человеком.
Но сегодня было совсем другое начало дня.
Когда отец семейства зашел в комнату, глаза Кости и Михаила столкнулись, и мужчина подумал о том, что за последние два года он так и не привык видеть своего сына таким. Костя лежал на своей кровати и его кисть располагалась на деревянной боковине, почти рядом с красной кнопкой. Левая кисть и часть предплечья мальчика, единственная часть тела, которой он мог произвольно двигать помимо головы, были всегда наготове. Михаил невольно сравнивал их с единственными оставшимися бойцами. Все близкие товарищи были перебиты врагом. Но настоящие воины никогда не сдавались и шли до конца, хотя бы потому, что просто могли. Потому что так было положено.
И думая об этом, Михаилу становилось немного легче. Отец уверял себя в том, что оставшимся частям тела Кости, которыми он мог худо-бедно управлять, положено находиться в строю. Это было частичкой проявления жизни, сломленной, но не до конца потерянной.
Костя молча перевел свой пустой взгляд на инвалидное кресло, стоявшее прямо возле кровати и отец ответил на этот взгляд легким кивком. На само кресло мужчина никогда старался не смотреть. И не потому, что оно напоминало об инвалидности родного сына. Об инвалидности Кости говорило все, стоило только взглянуть на рослого 19-летнего парня. Нет, дело было совсем в другом. В одном крошечном элементе, дополняющим само средство передвижения Кости. Этот элемент представлял собой небольшую фразу, некий девиз, ключевое слово, которое ранило Михаила до глубины души. Слово, которое Костя однажды умудрился написать на боковой раме своего «коня» единственной подвижной кистью и предплечьем. Слово, которое Костя написал так коряво, что со стороны это больше походило на череду хаотичных линий и закорючек, но Михаил разобрал бы это слово, даже если бы его начертила сломанной лапой бешеная курица. Слово, которое возвращало Михаила в детскую. Слово, которое возвращало Михаила в прошлую жизнь.
Лучшую жизнь.
«Вера»
Мужчина сделал пару шагов навстречу Кости и оказавшись у самой кровати сына, преступил к стандартной процедуре. Взяв юношу на руки, он аккуратно перенес его с кровати и усадил на инвалидное кресло. Это давалось ему легко, уж слишком сильно Костя исхудал после навалившейся на него инвалидности. Иногда мужчина думал о том, а не испариться ли его сын со временем, теряя килограмм за килограммом. Это ведь могло…
«Решить все проблемы?»
Все это время, что Михаил держал своего сына, Костя старался не смотреть на отца и лишь его левая кисть криво, но довольно крепко сжимала футболку хозяина дома. Михаил мог легко ее отдернуть, как отдернул бы лапку котенка, что так же неумело, но крепко цеплялся за одежду своих хозяев. Рука Кости была неказиста и даже отпугивала, но эта была рука его сына.
Проверив, хорошо ли усажен Костя в инвалидном кресле, Михаил еще раз улыбнулся своему сыну и молча повез его в ванную комнату. Молчал и Костя. Из одежды на нем были надеты лишь памперсы для взрослых, унизительное зрелище, однако так необходимое для него в это нелегкое время. Не имея возможности посещать уборную самостоятельно, данное решение было самым выгодным и простым, хотя Костя, к счастью для всех, справлял все свои нужды в памперс крайне редко. Спать в чем-то поверх памперсов взрослый подросток не любил, к тому же в одежде он сильно потел под одеялом, а для инвалида резкие смены температуры вызывали крайне неприятные последствия.
Тишину между отцом и сыном нарушало лишь движение пальцев Константина, которые зафиксировались на пульте управления инвалидным креслом. Костя прекрасно понимал, что сейчас отец везет его сам, однако привычка передвигаться с помощью небольшого рычажка на пульте управления давала о себе знать.
После того как отец помог сыну разобраться с такими нерешаемыми вопросами для инвалида, как утренний душ и смена памперса, глава семейства повез своего сына обратно в комнату. Там, переодев Костю в домашние штаны и футболку с длинным рукавом, Михаил бойко проговорил:
– Завтрак будет готов через десять минут, ваше превосходительство! – и переступив порог комнаты Кости, хозяин дома побрел на первый этаж.
5
– Папа?
«Нет, мне это просто прислушалось. Или же это все то же сон и я все еще не проснулся. А значит граница с реальностью стала еще тоньше и я окончательно схожу с ума. Однако пусть лучше будет так, чем окажется, что голос реален, умоляю тебя, боже, боже, боже…»
Дойдя до лестницы, ведущей вниз, Михаил остановился на пару секунд. Снова повернулся в сторону детской комнаты.
– Если ты еще раз позовешь меня, позовешь внутри моей головы, я сожгу тебя дотла – прорычал Михаил и заставив себя улыбнуться, вернулся к лестнице.
К лестнице, которая превратила его сына в инвалида.
Спускаться по ней, как правило, для него всегда было болезненнее, чем подниматься по ней. Так было и с детской. Выходя из спальни, он и вовсе на нее не смотрел. Для этого просто не было никакой необходимости, ведь дверь, ведущая в комнату, располагалась чуть позади и ее всегда можно было игнорировать.
Про себя Михаил называл эти места в доме «запретные зоны» или же «горячие точки». Вступи на них хоть на мгновенье и подорвешься, точно на мине. На мине болезненных воспоминаний. В такие моменты Михаил чувствовал, что этот дом совсем не его. Что этот дом совсем ему не родной.
Пока мужчина стоял и смотрел на Калечащую Лестницу с высоты второго этажа, невольно воспоминания возвращали его в декабрьский день две тысячи четырнадцатого года. В день, когда все и произошло. Каждый раз думая об этом Михаил ощущал резкий запах елки, украшенной новогодними игрушками, ощущал запах пунша, что активно распространялся с кухни по всему дому. Он чувствовал на себе мягкий свитер, связанный для него Анной в далеком прошлом. Свитер был яркий, в зеленых и белых тонах. На свитере были изображены олени.
«Потому что ты самый настоящий олень – сказала Анна, – Но я все равно тебя люблю»
Из колонок телевизора в зале доносились рождественские песни церковного хора. В тот день Костя собирался с друзьями на вечеринку в честь наступление нового, несущего лишь хорошие события, года. Он обещал не
