мягко говоря, плевать. Оплачивать тренера, костюмы, коньки – пожалуйста. Принимать какое-то другое участие в моей судьбе – нет.
Татьяна напряженно нахмурилась. Похоже, у них обоих были далеко не лучшие взаимоотношения с отцами.
– Поэтому, когда я увидел его на катке, то уже понял, что что-то не так, – продолжил Женя. – Я пытался узнать, что случилось, но он сказал, что нам нужно кое-куда съездить.
Громов вспомнил звенящую тишину, что царила в автомобиле отца, пока они ехали по улицам Санкт-Петербурга. Тогда юный Женя наивно полагал, что что-то случилось с мамой, но про её гибель даже не задумывался. Такое он даже не мог предположить, несмотря на плохое предчувствие, не оставлявшее его с того самого момента, как за мамой захлопнулась входная дверь. Но, вспомнив последние слова мамы и просьбу не пропускать тренировку, он так и сделал. Находясь в ледовом дворце, он никак не мог узнать о том, что в «Пулково» при взлете упал самолет.
– Мы приехали в бюро судмедэкспертизы, – с трудом рассказывал Евгений. Таня чувствовала, как с каждой новой фразой это становится всё тяжелее для него.
– Мне было всего шестнадцать, я и не знал, что делают в подобных местах, – качнул головой Громов, не встречаясь взглядом с Таней. – Мы спустились в подвал и встали в очередь.
Евгений вспомнил длинный коридор, в котором даже стены были облицованы кафелем. Вспомнил людей, что толпились там. Они кричали, рыдали, стонали в голос и сыпали проклятиями. Юный Женя в тот момент, несмотря на то что теплых чувств к отцу никогда не испытывал, как-то инстинктивно прижался к нему, округлившимися от непонимания глазами смотря вокруг. Поток нескончаемого людского горя пугал. Но больше нескончаемых стонов и рыданий пугал запах. Тошнотворный горько-кислый запах чего-то горелого. Казалось, что даже если перестать дышать, он всё равно залезет, буквально заползет в нос, заполняя затем и легкие. И даже пока Женя не знал его источника, этот запах дико пугал, заставляя надолго задерживать дыхание.
– Меня завели в кабинет, посадили на стул и попросили открыть рот, – Громов сглотнул, стараясь унять рвотный рефлекс, посетивший после этих воспоминаний. – И взяли образец слюны.
Таня зажмурилась от ужаса. Она поняла, о чем идет речь. Экспертиза ДНК.
– Нас попросили подождать несколько минут, – заканчивал повествование Женя. – А потом сказали всё, как есть. Даже не просили меня увести.
Громов закрыл глаза, делая глубокий, медленный вдох. Он всё помнил. Помнил свою реакцию на фразу судмедэкспертов о том, что Юлия Симановская стала жертвой авиакатастрофы. Помнил, как закричал, не желая слышать ничего вокруг. Как проклял собственного отца, будучи уверенным в том, что в гибели мамы виноват он. Как бежал, проталкиваясь между людьми, судорожно бормоча, что это всё происходит не с ним. Как запах, источник которого теперь был известен, казался ещё более удушающим. Казалось, что он мог буквально убить, если сделать пару лишних вдохов.
Юный Женя бежал по коридору, расталкивая убитых горем людей, а следом за ним бежал его отец, умоляя сына остановиться. Но Женя не мог этого сделать. Он бежал несколько часов, не замечая, что на нем один свитер, а на улице двадцать градусов мороза. И остановился Женя только тогда, когда даже его натренированные ноги уже отказывались гнуться. Он зашел в первый попавшийся магазин, а затем… Несколько литров непонятного алкоголя, купленного случайным мужчиной по его просьбе, и потеря сознания по причине интоксикации организма юного фигуриста, который ранее никогда не выпивал…
Несколько долгих минут партнеры стояли в абсолютной тишине. Евгений судорожно пытался «свернуть» все воспоминания, не желая в них тонуть, а Таня не могла уложить услышанное в голове. Она обняла себя за предплечья, чувствуя поистине могильный холод, пробирающий насквозь. Это он. Это тот холод, которым пропитан Громов. Это причина, по которой с ним иногда бывает необъяснимо холодно, несмотря на теплоту его тела.
– Прости, – тихо извинился Евгений.
Таня, несмотря на свою чувствительность, уже не плакала. Она была поражена настолько, что ни одни слёзы не могли бы выразить то, что она чувствовала. Фигуристка безмолвно смотрела на снег, а в голове – пустота. В душе – холод. И везде вокруг них сплошная боль, обличенная в черные надгробия.
Громов вздохнул, не получив от Тани ответа, а затем согнул руку в локте и посмотрел на циферблат часов, понимая, что до закрытия кладбища осталось десять минут, и им нужно уходить.
– Идем, Таня?
Она едва заметно кивнула, смотря куда-то вниз. Громов понимал, что Таня ушла в себя. Так, как обычно уходил он сам.
Евгений приобнял её за талию и медленно повел в сторону выхода с кладбища, доставая из кармана телефон, чтобы заказать такси.
– Я не зайду, – произнес Евгений спустя час, открывая Тане дверь такси возле подъезда её дома. – У меня скоро поезд.
Татьяна потерянно кивнула. У неё не было сил. Не было эмоций. Внутри пустота и боль. И она не может сейчас злиться на Евгения.
– Прости, что день выдался таким… – пожал плечами Евгений, не находя подходящего слова.
– Спасибо, что он выдался таким, – тихо произнесла Таня, удивляя такой фразой, а затем прижалась к его груди. – Спасибо, что рассказал. Я уверена, что это не всё, и тебе ещё есть, что рассказать. Но пока я большего не требую.
– Как плечо?
Таня сильнее уткнулась носом в кожаную куртку Евгения. Несколько секунд она размышляла над тем, сказать правду или вновь совершить ошибку и утаить её от него?
– Ноет периодически, – призналась она, а затем ощутила, как вздымается его грудь от недовольного вздоха. – Но всё в порядке! Это можно терпеть, правда.
Таня чуть отстранилась, внимательно посмотрев Жене в лицо.
– Я не могу дождаться возвращения к тренировкам, – с трепетом произнесла она. – Я не могу дождаться возвращения к тебе…
Минута тишины в промозглый мартовский вечер. Взгляды. Умоляющий. И будто бы извиняющийся в ответ. А затем – вместо всех слов – долгий, трепетный поцелуй. На прощание.
* * *
Татьяна ещё долго не могла заснуть. Она ворочалась на небольшой постели в своей комнате. Она догадывалась, что где-то в глубине души у Громова есть какие-то тайны, но даже не представляла, что они настолько болезненные. Таню пугало то, как комфортно Евгений чувствовал себя на кладбище. Пугало, что порой он говорил о своей маме в настоящем времени. Пугало, за тринадцать лет не смог отпустить её. Он молодой и красивый мужчина, полный сил. Ему нельзя так жить. На мгновение фигуристке показалось, что и его мама разделила бы с ней недовольство подобным поведением Жени.
Таня решила, что они справятся с этим. Как-нибудь, но непременно справятся. Она чувствовала, что любит этого мужчину. А настоящая любовь, по её мнению, творит чудеса и вполне способна исцелить. Она никогда не сможет вернуть ему маму, но постарается уменьшить боль от её утраты. Главное, чтобы он не отталкивал. Она всё сможет стерпеть, лишь бы он был рядом.
И скоро они вновь будут рядом сутки напролет. Завтра уже седьмое марта, а десятого она вернется в Москву, чтобы возобновить тренировки. Мысль об этом грела. Что может быть лучше поездки в Ниццу с самым «завидным женихом России»? Ничего! Даже если этот «жених» официально ей пока что только партнер, а из всех достопримечательностей Ниццы им светит увидеть только аэропорт, ледовый дворец и гостиницу. Но ведь никто не отменял «нелегальные» ночные прогулки втайне от тренерского штаба…
С этой сладкой мыслью Татьяна заснула, уже видя их с Женей на улочках французского городка и крепче обнимая большую подушку, представляя, что это он.
Утром в комнату к спящей Тане ворвалась мама, с намерением разбудить дочь и расспросить о том, что она только что услышала по телевизору. Верилось в это с трудом, и Таня была единственным человеком, что смог бы объяснить, что случилось.
– Таня! – встревоженно воскликнула Марина Александровна. – Таня! Вставай!
– Ма-ама… – сонно простонала фигуристка, желавшая выспаться даже в ущерб своим пробежкам. – Если там опять что-то про нас с Женей, то я посмотрю пот…
– Таня, он сказал,
