и повстанцев. Какой-то человек попытался схватиться за луку седла, сорвался и с диким воплем исчез под копытами коня, остальные разбегались в разные стороны, освобождая проезд. Вот уже остались позади бронзовые ворота, за которыми пылали дома знати, напоминая ярко-желтые пирамиды из огня. Гремел гром, сверкали молнии, и дождь лил как из ведра.
Часом позже дождь поутих. Моросило, конь замедлил шаг.
— Мы все еще едем по стигийской дороге, — заметил Конан, вглядываясь в окружавшую их тьму. — Когда дождь пройдет, мы сделаем остановку, надо просушить одежду и поспать немного.
— Куда мы едем? — произнес по-детски нежный, высокий голосок Дианы.
— Не знаю, но я устал от черных стран. Эти черные так же неисправимы, как варвары моей родной страны. Я подумываю попытать счастья среди более цивилизованных народов.
— А что будет со мной?
— А что бы ты хотела? Я могу доставить тебя домой, но можешь остаться со мной, если хочешь. Выбирай.
— Я думаю, — тихо произнесла она, — что, несмотря на дождь и все такое, мне хорошо с тобой.
Конан молча усмехнулся и пустил коня рысью сквозь ночной мрак.
КИММЕРИЯ
Я помню...
Я помню шкуру мокрую лесов
На ребрах гор, угрюмых и безмолвных.
Я помню вечный полог серых туч,
Дождей беззвучный плач с утра до ночи
И ветра стон неслышный средь теснин.
Сюда не пробивался солнца луч,
В те сумерки с рассвета до заката.
Был мрак ночной, но не было луны
И звезды не мерцали сквозь туманы.
Там голос глох, и застывал там звук.
Ручьи журчали еле в хмурых чащах,
И листья перешептывались тихо
Средь мрачного молчания лесов.
Все монотонно, все однообразно.
За лесом — лес, за склоном — новый склон,
А за хребтом — другой. И дальше — то же.
Унылый мир. Коль смог бы взобраться
На голую вершину, пред тобой
Открылись бы опять за склоном — склон.
За лесом — лес, как братья-близнецы.
Суровый край. Казалось, будто всем
Ветрам, и снам, и тучам, что бежали
От гнева солнца,— всем он дал приют
В своих глухих и непролазных дебрях
Меж древних гор... И называлась эта
Земля, что не видала света дня, Киммерией,
Страной Извечной Тени.
Слизало время с лика мира все.
Забыл я даже, как тогда я звался.
Топор кремневый, верное копье,
Охоты, войны — только сны.
Я помню Одни лишь бесконечные леса
Да туши туч на сумрачных вершинах.
Как тяжела ты, призрачная память Киммерии,
Страны Извечной Тени!
Перевод Сергея Троицкого
Бран Мак Морн
ПРЕДИСЛОВИЕ
Как вынести будней серый ряд
И повседневности пытку,
Когда в душе моей гремят,
Гремят барабаны пиктов?..
Есть у меня одно хобби, с которым и сам я до сих пор как следует не разобрался. Я, собственно, не собираюсь напускать эзотерического или мистического тумана, но факт есть факт: ни объяснить, ни даже понять это увлечение я не в состоянии. Речь идет о моем интересе к некоему народу, который я краткости ради определял для себя словом ПИКТЫ. Конечно, я понимаю, что подобное использование данного термина проблематично. Народ, известный историкам как «пикты», разные источники именуют то «кельтами», то просто «аборигенами», то даже «германцами». Некоторые маститые ученые настаивают, что они пришли в Британию позже бриттов, непосредственно перед появлением гэлов. «Дикие гэллоуэйские пикты», часто фигурирующие в ранних шотландских хрониках и особенно в легендах, всего вероятнее, представляли собой народ весьма смешанный. Надо полагать, основу его составляли кельты — как кимры, так и гэлы. Говорили же они скорее всего на искаженном кимрском, подвергшемся мощному влиянию гэльского, а также местных диалектов. Эти последние наверняка были густо сдобрены германо-скандинавскими элементами. Осмелюсь даже предположить, что термин «пикты» изначально имел отношение всего к одному кочевому кельтскому племени, которое на некоторое время обосновалось в Гэллоуэе, а там было покорено местным населением и влилось в его состав.
Однако лично для меня слово «пикты» всегда относилось к низкорослым аборигенам Британии, имевшим средиземноморское происхождение. Ничего странного здесь нет: когда мне впервые довелось читать об этих самых аборигенах, мои источники называли их не иначе как «пиктами». Вот мой неувядаемый интерес к ним — это действительно странно.
Впервые я встретился с ними, изучая шотландские летописи, причем упоминания были, как правило, недоброжелательного свойства. Следует заметить, что мои детские исторические изыскания были сугубо отрывочны и бессистемны. Я ведь жил в краю, где добыть подобные книги было непросто. Однако скоро я сделался энтузиастом шотландской истории и читал на эту тему все, что ни попадало мне в руки. Я чувствовал себя кровным родственником горцам в клетчатых юбках-килтах, да так оно на самом деле и было, ведь в моих жилах есть толика шотландской крови.
В те времена мне попадались все больше сжатые и краткие изложения. Пикты в них упоминались редко и сугубо отрывочно, только в тех случаях, когда они сталкивались со скоттами (и, как правило, терпели от них поражение). Английская же история видела в них в первую очередь причину, понудившую бриттов пригласить из-за моря саксов. Наиболее полным описанием этого народа, встретившимся мне тогда, было краткое сообщение английского историка, что пикты, мол, суть звероподобные дикари, ютящиеся в глинобитных лачугах. Что же касается антропологических описаний, то дело не шло далее рассказа о внешности Роб Роя. Упомянув о сверхчеловеческой длине его рук, автор походя уподобил его древним пиктам, коротко отметив «по-обезьяньи коренастое» телосложение этих последних.
Таким образом, вы сами видите, что сведения о пиктах, почерпнутые мною в те ранние годы, очень мало способствовали восторгам в отношении этого племени.
Однако потом, когда мне было лет двенадцать, вышло так, что я прожил некоторое время в Новом Орлеане. И там, в библиотеке на Кэнал-стрит, мне попалась книга, развернувшая передо мной пышную панораму британской истории, начиная с незапамятных времен и кончая, если память мне не изменяет, норманнским завоеванием. Книга, предназначенная школьникам, была написана живым романтическим
