хотелось сейчас согласиться, но она боялась потерять независимость и раствориться в отношениях, едва их начав. А это точно приведет к отсутствию интереса с его стороны и неизбежному концу.
– Стоп, а ты вообще любишь путешествовать? Может, тебя укачивает? Мне кажется, я тебя сто лет знаю, а на самом деле совсем нет.
– Я люблю. Да. Люблю.
Ирэн смущалась и никак не могла расслабиться. Она пыталась сделать все правильно с самого начала и не допустить дурацких ошибок. Быть брошенной снова – это будет слишком больно. Сердце билось в бешеном темпе, во рту пересохло, и она чувствовала, что говорит невпопад. Несмотря на то, что они уже даже начали встречаться, последние недели были в разлуке, и между ними еще ничего не было.
«А вдруг он сейчас узнает меня получше и передумает? Несколько жарких встреч и переписка – это еще не любовь, верно? – она пыталась остановить дурацкие мысли, но они все равно лезли в голову. – Сегодня, наверное, у нас все произойдет, но Боже, а вдруг я ему не понравлюсь? Все эти его модели – мало ли что они умели вытворять в постели?»
– Малыш, ты чего?
– Я нервничаю.
– Почему?
– Из-за тебя. Я боюсь, что… в общем… немного волнуюсь.
– Это потому, что мы решили потом поехать ко мне?
– Ну-у-у-у… нет…
– Ирэн. Я не прикоснусь к тебе, если ты не захочешь. Мы можем просто болтать обо всякой ерунде или сидеть на корме и смотреть на море, а когда ты замерзнешь и захочешь спать, я провожу тебя во вторую каюту. У меня на тебя большие планы, так что мне некуда торопиться.
«Черт! Кажется, я его люблю, – подумала Ирэн. – Только бы не произнести это вслух!»
Марат жил на два города – Лондон и Портофино, который находился в трех часах езды от Сен-Карно, но уже на территории Италии. Но больше всего времени он проводил на своей сорокаметровой яхте, перемещаясь между маленькими городками по всему Лазурному побережью.
Через пару часов они действительно сидели на диване в большой каюте. Горел мягкий теплый свет, лодка едва покачивалась на волнах, а за окном сияли звезды.
– Почему ты вообще решил жить на яхте? Нет, ну, конечно, у богатых свои причуды, но это странно, согласись.
– Ты могла бы продать мне отличный дом, да? – засмеялся он.
– Нет, ну серьезно!
Марат поколебался, но потом сказал:
– Знаешь, в детстве мой отец довольно часто бил мать.
Ирэн удивленно посмотрела на него. У них, оказывается, было намного больше общего, чем она думала.
– Мой отец турок, а мать из Сирии. Как только родители поженились, они переехали в Лондон, там у отца уже жили братья. Он начал хорошо зарабатывать, у нас появилась большая квартира, я ходил в частную школу, и все такое. И у нас собирались гости. Красивые люди, прекрасно одетые и безупречно вежливые. Внешне все выглядело как сказка. Но когда они уходили, он набрасывался на мать с упреками, придирками, ревностью и это всегда заканчивалось побоями. Он избивал ее каждый раз, а она ничего не могла поделать. Ни прав, ни денег, ни поддержки. Тебе сложно это представить – сейчас женщина делает что хочет, – но моя мать была в ловушке. Живи и терпи.
– Я очень сочувствую.
Марат помолчал, а затем продолжил.
– Но только вот она не собиралась прожить так всю жизнь, она была бунтаркой. Продала какие-то драгоценности, золото. Решила нанять адвоката и развестись. Но сначала арендовала лодку.
– Лодку?
– Да. Знаешь, в Лондоне есть сеть каналов, она тянется от Бирмингема и на север до Ливерпуля. И на этих каналах есть такие узкие лодки шириной шесть-семь футов. Их используют как дешевую альтернативу городскому жилью. Там есть стационарный двигатель, дровяная печка, туалет. Некоторые даже умудряются на крышу стелить искусственный газон и ставить садовые стулья. И вот она сняла такую лодку, и мы сбежали туда. Мы жили на ней целый месяц. В бедности, конечно. Днем она подрабатывала на базаре, но вечерами мы сидели, смотрели на воду и разговаривали. Так что, видимо, с тех времен я люблю лодки.
Ирэн почувствовала, что это не конец истории. Что Марат, получивший блестящее образование в престижном Вестминстерском университете в Лондоне, никак не мог прожить с мамой в этом счастливом маленьком мирке всю юность. Видимо, что-то произошло, но спросить, что именно, она не решилась, а Марат замолчал.
– У меня тоже есть история. Я родилась в России, в очень маленькой деревушке. Даже не знаю, какой пример тебе привести, чтобы ты понял. В маленькой, в общем. И мой отец страшно пил. Собственно, в этой деревне почти все пили. Бедность, глупость и деградация. Дети смотрели на родителей и уже в подростковом возрасте пили вместе с ними. Это жуткое зрелище, если честно. Можно было увидеть, как ужасный опустившийся человек наливает водку своему двенадцатилетнему сыну и говорит: «Пей!» К семнадцати годам половина мальчишек уже имели зависимость. Умирало много, прямо на улице: кто-то замерзал зимой в сугробе, кто-то тонул в реке. В драке могли порвать ухо, и это было нормальным. Они так и говорили: «Ну да, порвали ухо. Хорошо, что не убили». Убивали тоже часто. По глупости, тоже спьяну, в какой-то бытовой ссоре.
Ирэн поежилась от этих воспоминаний. Она подумала, что, может быть, именно из-за этого она так спокойно воспринимает и видит чужую смерть, но вслух этого не сказала, а лишь продолжила говорить:
– Многие девчонки стали проститутками. Прямо там же, недалеко от дома, выходили на дорогу и останавливали дальнобойщиков. Или, если повезет, выходили замуж, и тогда скорее всего, муж пил и бил. Такая вот была деревня. Дом родной, – усмехнулась она. – А как-то ночью отец выгнал нас с матерью на улицу. И мы следующие несколько лет жили в пристройке через стенку со свиньями. Зимой было очень холодно, мы спали в куртках и шерстяных колготках. Ненавижу холод с детства, наверное поэтому так люблю Сен-Карно. Но самое мерзкое, что отец мог приходить каждую ночь и устраивать пьяные сцены до пяти утра. Кричал, обзывал, бил маму. Но, знаешь, когда в этом растешь, это кажется почти нормальным. Даже не знаешь, что бывает по-другому.
– Я тоже тебе сочувствую.
Они замолчали и каждый задумался о своем. Но затем Марат спросил:
– Как ты попала сюда?
– Уехала. Сначала в Москву, занималась, училась. Поступила в университет, а потом – по программе обмена студентами, попала сюда, во Францию. Хотела заниматься наукой, гипнотерапией, но смогла найти только работу риелтора.
– Но сейчас же ты работаешь в университете.
– Да! Уже почти четыре недели!
Это так забавно – они переписывались весь последний месяц, но почти ничего друг о друге не знали. Они проговорили полночи, а потом пошли спать по разным каютам, как и говорил
