лезет с вопросами и даже не приближается слишком близко, чему я очень рада. Наверное, слухи о моей «психической нестабильности», а именно этим диагнозом нас с Питом наградила пресса, делают свое дело. Кому надо рисковать и приближаться к чокнутой девчонке?
Мы возвращаемся обратно под навес, и мне поручают нарезать целый таз корнеплодов, чем я и занимаюсь следующий час. Пита и Хеймитча нигде не видно. Я пытаюсь невзначай выведать их местонахождение, но женщина пожимает плечами и говорит, что встречаются они только во время обеда, а до этого все заняты своими делами.
И хотя мое дело здесь заключается исключительно в том, чтобы стать еще ближе к Питу, я послушно кромсаю морковку, даже когда руки почти немеют от монотонной работы.
Когда гигантские котелки Сэй наполняют окружающее пространство аппетитным ароматом, со всех сторон начинают сползаться люди. Отхожу подальше от раздачи, чтобы не привлекать еще больше внимания, и выслеживаю знакомые лица.
В числе последних за едой подтягиваются два Победителя: пыльные и потные, еле перебирающие ногами. На улице стоит жара, поэтому мне тяжело представляется, как в такую погоду вообще можно заниматься тяжелой работой под открытым небом.
Когда Хеймитч, наконец-то, выхватывает из толпы мое приближающееся к ним лицо, он замирает и даже притормаживает рукой Пита. Тот явно не понимает, в чем вообще дело, пока я не здороваюсь с ними, снова заливаясь краской.
— Это что же, у нас закончился домашний арест? — издевается ментор, а я с жадностью разглядываю лицо улыбающегося парня рядом, воспринимая эту улыбку исключительно на свой счет.
Мы направляемся за толпой людей к моему новому рабочему месту, и Пит с любопытством начинает выспрашивать, почему я вообще решила появиться в городе, пока Хеймитч занимает очередь за едой.
— Сэй нужна помощь, она попросила меня утром, — нагло вру я.
Волосы Пита от постоянного пребывания на солнце приобрели какой-то удивительный золотистый оттенок, а на носу появились веснушки. Челка прилипла ко лбу, и мне очень хочется смахнуть ее, прикоснувшись к его лицу, но я все еще боюсь вызвать негативную реакцию. Он борется с кошмарами днем и ночью, и мне уж точно не стоит становиться причиной их дополнительного появления.
— А я подумал, что тебе стало лучше, — говорит Пит, пожимая плечами.
— В каком плане «лучше»?
— Ну, знаешь… — он глубоко вдыхает, подбирая слова. — Хеймитч говорит, что все здесь напоминает тебе о том, о чем совсем не хочется вспоминать. Я думал, именно поэтому ты и не хочешь выходить из дома.
Не могу сдержать улыбку. Они говорили обо мне. Возможно, даже сам Пит интересовался, почему я отказываюсь проводить с ними время.
— Прошлое напоминает о себе, где бы я ни находилась. Достаточно даже просто посмотреть в зеркало, — я грустно усмехаюсь.
— Да, верно, — голубые глаза становятся печальными. — Мне в этом плане повезло немного больше, — бросаю удивленный взгляд, и Пит продолжает свою мысль. — Я ведь многое до сих пор не помню или не могу понять, было это или нет.
— Не думаю, что это везение, Пит, — наши взгляды встречаются, и мое сердце замирает. Совершенно нет сомнений, что я разговариваю сейчас с обычным Питом, которого знаю с детства. Как я вообще могла думать, что он исчез навсегда?
Наверное, я разглядываю его слишком настойчиво, потому что парень отводит глаза. А я, потеряв всяческий самоконтроль или просто погрузившись слишком глубоко в свои мысли, протягиваю руку и смахиваю надоедливую прядь с его пыльного лица.
Пит удивленно отшагивает назад, а я одергиваю руку и замираю, ожидая худшего. К счастью, в этот самый момент подходит Хеймитч с тарелками.
Мы усаживаемся под железной колонной, служащей опорой для большого навеса, немного поодаль от остальных. Пит принимает максимально отстраненный вид, поглощая горячую пищу, а я не могу есть, потому что мысли заняты совершенно другим.
Я совершила ошибку? Или не сделала ничего страшного? Может быть, надо было сначала посоветоваться с Хеймитчем или доктором Аврелием? Еще пару месяцев назад ментор говорил, что Пит очень эмоционально реагирует на любые прикосновения, вдруг я своим дурацким порывом сломала все то, что он выстраивал долгими неделями? С другой стороны, я неоднократно видела, как Хеймитч с Питом жмут друг другу руки, а Сэй иногда может потрепать его по волосам или коснуться плеча. Хотя глупо сравнивать себя с ними, ведь именно меня в глазах напарника сделали переродком.
Ковыряюсь в своей тарелке и неохотно погружаю в рот кусочки овощей, когда чувствую на себе взгляд и поднимаю глаза. Пит сразу же отворачивается и делает вид, что чертит что-то палкой на земле. Не могу ничего прочесть по его лицу, он все также погружен в себя. Хеймитч предлагает мне отправиться с ними на стройку, но потом оценивающе осматривает меня с ног до головы, и сообщает, что погорячился. Всем понятно, что это будет для меня слишком.
— Ничего страшного, я помогу здесь Сэй с внучкой, — отмахиваюсь я, поднимаясь с пола.
— Тогда увидимся вечером? — подает голос Пит.
Я неловко улыбаюсь и киваю, и парни уходят вслед за остальными рабочими.
Время до вечера пролетает незаметно, когда ты погружен в активную работу: мы делаем заготовки для ужина, собираем то там, то здесь остатки разрушений, которые все еще напоминают о том аде, который обрушился на эти земли прямо с неба, а я еще и вызываюсь следить за внучкой Сэй, чтобы соответствовать легенде. Девочка не доставляет неудобств, она может часами безотрывно играть с какими-нибудь ленточками или со своей лошадкой, поэтому я просто держусь неподалеку.
За день ко мне подходят несколько старых знакомых. Все как один выглядят нерешительно и слегка напугано, спрашивают, как я себя чувствую, и говорят, что рады моему присоединению к общим работам. Мне неловко, но в то же время приятно. Мать одной из моих одноклассниц даже неуклюже обнимает меня за плечи, а потом отстраняется и со слезами на глазах произносит:
— Китнисс, спасибо тебе, девочка! Моя Ирида, не обернись все так, в этом году была бы на 83 карточках…
Киваю, не сразу понимая, о каких вообще карточках речь, а когда смысл, наконец, доходит, на сердце становится очень тепло. Больше не будет Голодных Игр, поэтому людям не нужно подвергать детей дополнительному риску ради тессеров. Семья Ириды тоже жила в Шлаке, только у них было четверо детей, и она была самой старшей. Отец пострадал в шахтах много лет назад и был инвалидом, а мать, как могла, подрабатывала разнорабочей. Мы не были подружками, но я точно знаю, что временами эта семья
