Мишка не отходил ни на шаг, и пришлось полночи пить кофе, кофе и снова кофе, чтобы дать ему как следует выговориться.
Мишка рассказал ужасные вещи, и чем больше он выворачивал наизнанку душу, тем сильнее хотелось остаться и утешить его как следует, вопреки инстинкту – зачищай и беги.
После того случая его мать лишилось сразу и выжатого досуха мужа, практически списанного ранее, и перспективного нового воздыхателя – тот вообще исчез, как только следователи перестали задавать вопросы. Маманя впала в ярость, но в её беспомощном положении «подай-принеси» мало кого будут заботить перепады настроения, кроме самых близких. Этим близким стал сын-хулиган, впервые на деле ощутивший, что нужен матери, и единственный, кто беспокоился о мечущемся в её глазах огне – в первые недели лишь они связывали мать с внешним миром, и пацан научился понимать малейшие оттенки гнева и боли.
Он наотрез отказывался покидать палату и даже медсёстры были очарованы мальчишкой, преданно ухаживающим за мамой, когда взрослые мужчины ограничивались дежурными букетами и скупыми словами, не стесняясь выказывать жестокое разочарование от потерявшей товарный вид дамы.
Вначале Мишка мечтал об одном – выяснить, кто это сделал, и отомстить, хоть отчиму, хоть ещё кому – неважно. Мишка терпеть не мог очередного отчима, этого воображающего о себе пузатого мужика с баблом, расплачивающегося с пасынком той же монетой, но в глубине души даже подросток осознавал, что до происшествия власть матери над мужем была слишком велика, и он бы никогда не решился навредить ей, даже из-за ревности – слишком мягкий с женщинами.
В голове у Мишки мелькали драки и чуть ли не дуэли, впитанные на уроках литературы, но когда следствие зашло в тупик и стало очевидно, что ни один человек не был в состоянии провернуть такое, Мишка остыл и постарался помочь маме восстановиться, а здесь и возникла загвоздка.
Он подслушал, как весь персонал обсуждает, каким чудом эта неприятная женщина – его мать – вообще борется за жизнь, ведь ей давным-давно пора выйти из игры. Каждый раз, когда они заговаривали о безнадёжной бедняге, склонной к капризам и скандалам, их лица вытягивались, демонстрируя замешанное на недоумении презрение, но по факту они просто не представляли, что будет дальше.
Когда понял сам Мишка, уже было поздновато что-то менять.
Их вдвоём перевезли в новую квартиру, щедро предложенную отчимом в качестве отступных, и оставили вместе с приходящей по часам помощницей. Она продержалась неделю – мама была тогда очень, очень голодна и слаба и не смела промышлять в больнице. Следующую хватило уже на пару недель, а потом мать научилась более-менее контролировать себя, чтобы не вызывать подозрений, ведь многомиллионная Москва сузилась для неё до размеров подъезда, и в конце концов кто-то мог бы догадаться.
Бабушка избегала заходить в гости и хотела забрать Мишку к себе, потому что интуитивно недолюбливала его мать ещё с момента знакомства с импульсивной новой девушкой своего младшего, но с лёгким сердцем оставила их вместе – ведь он так настойчиво просил.
Мама обещала сыну, что никогда не тронет его, и он добровольно остался, надеясь помочь ей справиться с жаждой и превратиться в волшебную маму из детских снов, но этого так и не случилось.
Мишка не смог вспомнить, когда всё изменилось в худшую сторону, но приглашённые им девушки всё чаще доставались матери, а он просто привозил, а затем провожал их домой, оставляя в состоянии опустошённости и запутанности от потери памяти, и это точно не был его выбор.
Он винил себя, но не мог освободиться от приказов властной матери. Она управляла, не оставляя выбора, и постепенно Мишка стал безропотным поставщиком самых свежих и восхитительных блюд.
Иногда он пытался вообразить себе, что бросит всё и уедет в другой город, другую страну, но поводок всегда оказывался слишком коротким.
Мишка закрыл руками лицо, словно пытаясь стереть душившие его едкие воспоминания, а я тихо встала, чтобы уйти наконец – скоро начнёт светать, а я и так всю ночь напролёт слушала признания монстра-маменькиного-сынка, который ясно давал понять, что ни в чём не виноват.
Он вздрогнул, увидев моё движение, и растерянно спросил:
– Уходишь? Так и знал, что свалишь, как только убедишься, что я неопасен. Кодекс правил охотника запрещает тебе побыть ещё немного с роднёй пойманного хищника? А то я мог бы приготовить завтрак. Сейчас или потом, как скажешь. Я могу лечь на диване, а утром мы, ну не знаю, прогулялись бы вместе. Мне почему-то кажется, что если ты сейчас уйдёшь, то мы больше никогда не увидимся.
– Тебя это беспокоит?
– Может быть, ты забыла, но меня это беспокоит ещё с восьмого класса.
– И чего же ты ждал столько лет, чтобы пригласить на свидание? Водил сюда толпы других девушек, но не меня. Знаешь, значение школьной влюблённости склонны преувеличивать.
– Вообще-то я хотел, Юля. Сто раз приезжал к твоему дому и ждал, когда ты выйдешь, чтобы поговорить. Я хорошо знал, где ты живёшь, потому что ходил за тобой по пятам ещё в школе, а когда ты переехала, легко смог узнать новый адрес.
– И?
– И всегда вовремя сбегал, потому что не мог допустить тебя к матушке.
– А что же вчера пошло не так? Ты включил на полную способность заманивать бедную жертву и она отлично сработала. Это твой собственный дар или твоя мама действовала через тебя? Был бы высший пилотаж, снимаю шляпу перед её хваткой.
– Какой ещё дар? Ничего такого нет. Выбор был за тобой, и ты согласилась, а я поддался самообману, что на этот раз всё пойдёт по-другому. Вчера я наткнулся на тебя до обидного случайно и не смог подавить мамин приказ. Она была голодна и настойчива, так что на сопротивление шансов попросту не было. А как давно ты знаешь, что можешь охотиться на теней? Что видишь всё это?
– Очень давно. Со школы, – вдруг подумала, что он вовлечён только потому, что я приковала к постели хищницу, и она выживала, как могла. Он мог бы жить полноценной жизнью и даже никогда и не узнать, что же не так с его матерью. – А хочешь узнать, когда я поняла?
– Конечно.
– Когда я сделала это с твоей мамой. Ты в очередной раз взбесил меня, а я захотела отомстить. Глупо, но я реально не понимала, что в итоге произойдёт.
– Секунду, я не догоняю, – он отпустил мою руку и чуть отодвинулся, – что ты сделала? Ты говоришь про сегодняшнюю ночь? Ну так до меня сразу дошло, что это именно ты укротила мамочку, слетевшую с катушек. Спасибо тебе, это же свобода. Можно делать что угодно и она не станет есть моих друзей или девушку. Признаться, порядком надоел вечный риск.
– Нет, Миша, я говорю про школу. Это я заставила твою мать смирно лежать в постели. Не совсем смирно, конечно, но я слабо представляла, что делаю, так что получилось вот так.
– Погоди, что значит – ты? Но зачем? Я же превратился в тень монстра только из-за этого.
– Говорю же, не ожидала, но так вышло. Прости меня. На самом деле мне стыдно с тех пор, но исправить это было невозможно.
