словно кровь. Мне стало очень страшно, и я побежала. Ноги глубоко увязали в песке. Словно Куба не хотела меня опускать.
– Ложь – это моя жизнь, верю в то, что ты говоришь, – музыка гремела в ушах, раскалывая голову.
Я упала на колени, задыхаясь от жары, горящих костров, от странного ощущения, что эта женщина очень мне знакома, хотя я никогда ее не видела до сеансов.
– Возвращайся, Лаура, – донесся из глубин моря голос Матвея. – Просыпайся! Иди на мой голос.
Я вскочила с кушетки, задыхаясь и кашляя.
– Что с тобой? – Матвей бросился к столу, схватил бутылку с водой, налил в стакан и вернулся ко мне. – Выпей!
Дрожащими губами я жадно припала к стакану.
– Там… там… был папа. Очень молодой. Не помню его таким. Только на фото видела. И… эта девушка.
– Какая? Та, что была на первом сеансе? Так девушка или женщина? Сформулируй четче, Лаура. Сколько ей лет?
– Двадцать с копейками. Двадцать пять максимум. Просто на первом сеансе она была беременна. В таком положении ее девушкой уже не назовешь. А в этот раз она была без живота. Почему всё время вижу ее? Кто она такая? Она несколько раз повторила: «Ментирас эс ми вида». И эта фраза предназначалась мне. Понимаешь, Матвей? Мне!
– Что? Какая фраза? – не понял Матвей.
– Ментирас эс ми вида. По-испански: ложь это моя жизнь.
Глава 6. Вася Пупкин для принцессы
Матвей
– У всех так, не только у тебя, – успокоил ее Матвей. – Мы лжем, нам лгут. Это жизнь. – Нет, – горячо возразила она. – Я так долго уверяла саму себя, что все можно исправить и что надежда есть. А это ложь. У меня ничего нет. Мужчины приходят и уходят. Я никому не нужна, – ее голос дрогнул. – Если завтра исчезну, то никто даже сразу не заметит.
– Так не бывает, – улыбнулся Матвей. – Ты придумываешь.
– Бывает. Моя подруга Света подумает, что я уехала на пару дней. Мама решит, что не звоню, так как занята. Я лгу себе, что не одна, но у меня ничего нет, – она вдруг уткнулась в его плечо и зарыдала.
Матвей растерялся. В его кабинете пациенты часто плакали, но не так. И не у него на плече. Есть святое правило психотерапии: всегда соблюдать дистанцию между врачом и пациентом. Лаура с легкостью сделала то, чего он не позволял никому: нарушила личные границы. Ему нужно бы встать и пересесть. Показать ей, что так нельзя. Нужно. Да. Вместо этого он медленно поднял руки и неумело обнял ее. Давно забыл, как это делается. Привык утешать словами, как и обязан поступать врач.
Она дрожала в его руках, горько всхлипывая.
– Ну всё, всё, – прошептал Матвей.
И вдруг, сам того не желая, поцеловал ее в теплую макушку. И замер от ужаса. Он не понял, как это случилось. И очень надеялся, что она не заметила. Но она почувствовала. Перестала всхлипывать и дрожать, посмотрела на него снизу вверх и благодарно улыбнулась сквозь слёзы:
– Спасибо!
Мокрые ресницы, веснушки, широко распахнутые глаза, в которых плещется благодарность. А еще губы. Матвей только сейчас заметил, что они красивой формы. До этого как-то не обращал внимание. Они так близко, словно напрашиваются на поцелуй.
– Стоп! – мысленно приказал он себе. – Еще не хватало, чтобы тебя лишили лицензии за сексуальные домогательства.
Матвей с трудом разжал руки. Мышцы словно застыли. Это простое движение далось ему нелегко. Отпускать Лауру совершенно не хотелось.
– Всегда к вашим услугам, – дежурно отшутился он и встал с кушетки от греха подальше.
– Зачем ты выдернул меня оттуда, Матвей? Мне нужно было остаться там подольше, чтобы разобраться, наконец.
– Тебе было плохо, Лаура. Нельзя так долго и глубоко погружаться в память. Нельзя! Понимаешь? Это слишком мало изучено
– Но я чувствую, что всё дело в этой девушке. Не могу передать словами, но точно знаю здесь, внутри, – она дотронулась до груди. – И отец. Он так на нее смотрел! Он никогда так не смотрел на маму.
– Отдохни пока. Полежи на кушетке. Мне нужно позвонить, – Матвей взял телефон и вышел из кабинета.
Секретарша в приемной встала из-за стола, явно хотела спросить о чем-то, но наткнулась на его взгляд, села обратно и промолчала.
Матвей вышел на улицу. Он редко испытывал ненависть к кому-либо или чему-либо, считая, что ненависть слишком сильное чувство. Им нельзя разбрасываться просто так. Желательно приберечь для самых серьезных случаев. Можно было перечесть по пальцам одной руки ситуации, которые он, действительно, ненавидел. И случай Лауры был как раз таким. Матвей ненавидел, когда его обманывали, считая простачком. И эта история захватила его с головой. Потому что, фактически, перечеркивала все его эксперименты, весь наработанный опыт. Да к черту! Он никому не позволит спустить в унитаз годы работы и свои мечты.
Матвей глубоко вдохнул пряный августовский воздух и решительно набрал номер телефона заказчика.
– Что здесь, к чертям, происходит? – прошипел Матвей, как только на другом конце линии прозвучало дежурное: «Слушаю!». – Я погружаю ее в память матери. Даю установку идти по материнскому роду вниз, в глубину. И вместо этого она видит отца.
– Разве нельзя погружаться в родовую память через отца? Какая разница через кого? – спросил заказчик.
– Не тогда, когда я контролирую процесс погружения, – отрезал Матвей. – У меня не бывает накладок. Значит, вы что-то от меня утаиваете.
– Мне все равно, чья память у нее проснулась, – огрызнулся заказчик. – Хоть Папы Римского! Я плачу вам не за это. Вы должны просто довести свою работу до конца. Как она там погружается вообще не имеет значения. Эти погружения просто предлог. Вам нужно во время гипноза внушить ей то, что необходимо мне. И как можно быстрее. У меня совсем нет времени. Оно вышло.
– Нет, мы так не договаривались. Я не шарлатан. Чтобы внушить, я должен понимать, что происходит. Иначе не смогу работать.
– Хорошо, я удвою гонорар, – попытался умаслить Матвея заказчик.
–Нет, я прекращаю сеансы, – не уступил Матвей.
– Ладно, утрою, – вздохнул заказчик.
Матвей нервно сглотнул. Сумма была гигантской. Если заказчик готов поделиться с ним такими огромными деньгами, то какова же цена вопроса? Такие астрономические суммы даже представить себе тяжело.
– Хорошо, – пообещал Матвей. – Сделаю всё как можно быстрее.
Он вернулся к Лауре. Бедная девчонка. Что ж тебе так не повезло-то? Спит, тихо всхлипывая во сне, свернувшись калачиком на его новомодной, анатомически изогнутой кушетке. И даже не знает, какие интриги плетутся вокруг нее. И какие невероятные тайны ее окружают. На их фоне венец
