неба? – Матвей поднял голову вверх. – Эй, вы там, за облаками! Не трясите руками, больше просыплете. Бросьте что-нибудь стоящее, – он хотел рассмешить Лауру, но она даже не улыбнулась.
– Нет, ну понятно, что любовь нужно найти, – Лаура машинально тоже посмотрела вверх.
– Нет, не найти, – покачал головой Матвей. – Ее нужно создать, вырастить, заработать и отвоевать. Разве бывало так, что кто-то давал тебе самое дорогое просто так? Почему ты решила, что любовь просто должна быть в твоей жизни?
– Ну… не знаю… – растерялась Лаура. – Все так говорят. И потом книги, кино, музыка – ведь всё об этом.
– Ну и что? Все говорят, что мать дала тебе бесценный подарок – жизнь. Но ты ведь ее не ценишь. Не считаешь самым дорогим. Не смакуешь, как редкое вино, каждую минуту. Только понимаешь, что часики тикают, потому что так говорят другие. Ты сама этого не осознаешь. Не ощущаешь бег времени. Так же как ты не осознаешь, что такое любовь, потому что не понимаешь, каким должен быть твой мужчина. Как он выглядит? Цвет глаз? Рост? Фигура?
– Это же не кукла на заказ, – вдруг рассмеялась Лаура.
Матвей поразился, насколько смех изменил ее за одну секунду. Ёлочка, зажгись! Она загорелась теплыми искорками. От блеклой мышастости не осталось и следа. Лаура продолжала смеяться, глядя на Матвея, а он потерял мысль. Пришлось сильно растереть виски. Это всегда помогало ему сосредоточится.
– Именно что на заказ, – он с трудом вернулся в прежнее русло разговора. – Если не просишь ничего у вселенной, то она ничего и не дает. Просто тебя не замечает. Вселенная живет по принципу: отдай мне свою энергию, и получи взамен желаемое. Мечта ведь тоже энергия и для нее это пища, вода и воздух. Но вселенная – тетка туповатая, и не понимает абстрактных запросов. А ты вместо четкого желания адресованного ей, невнятно мямлишь: «Хочу любви, хочу замуж, хочу мужчину. На мне венец безбрачия». Знаешь, что такое этот венец? Это твоя пассивность. Это твоя нелюбовь. Мы все при рождении получаем огромную порцию нелюбви. Стоит только выйти на улицу, как тебя затаптывают, обгоняют, оттирают в сторону. Все они, – Матвей обвел взглядом улицу, – это нелюбовь. И из этой нелюбви нужно выкроить, вылепить любовь, и заслужить ее. Это сложная работа. Это страдание. Это… – он замолчал. – Вот скажи мне, Лаура, что такое любовь в твоем понимании?
– Ну как, – растерялась она. –Ну… когда скучаешь по человеку, если не видишь полдня, думаешь о нем, хочешь позвонить и услышать его голос.
– Это зависимость, – подытожил Матвей. – Глубокая и болезненная зависимость, без которой мы никак не можем.
– Неправда, – горячо возразила она.
– Голая и неприкрытая правда, – отрезал он. – Любовь – это острая кислородная недостаточность. При этой болезни ты постоянно таскаешь с собой кислородный баллон, потому что не можешь без него дышать. Но от болезней мы избавляемся, лечимся, активно бегая по врачам. А любовь – это единственная болезнь, которой мы мечтаем заболеть. Хотя следует признать, что некоторые мечтают вылечиться.
– А ты сам, Матвей? – она облокотилась о машину, пытливо глядя на него. – Ты так много о ней знаешь, но при этом одинок.
Он вздрогнул, как от пощечины. Да, мышка однозначно умеет удивлять.
– Я здоров, – отрезал он. – И изначально презираю эти болезненные конвульсии. Я свободен. Единственный из вас. Мне хорошо в нелюбви. Я независим. Не-за-ви-сим, – произнес он по слогам. – Потому что знаю, зачем живу и зачем страдаю.
Лаура
На втором сеансе мне было легче скользить вниз, в океан памяти. Едва войдя в лифт из воды, я почти сразу же оказалась на побережье. Кубинская бархатная ночь, влажная и терпкая, опрокинула купол неба над морем.
На побережье было весело. Красиво одетые люди танцевали и смеялись. Пахло ромом и страстью. Горели костры. В их искорках пламенели алые губы и ногти кубинок, а также гвоздики в их волосах. Еще со времен революции, которую устроил Фидель Кастро, алый маникюр и алые гвоздики стали символом новой Кубы. Алый – цвет любви и свободы.
Я прошла сквозь толпу. Возле воды, почти на лини прибоя, горел самый большой костер. И в его ярких бликах танцевал отец: молодой, красивый, загорелый. Рукава его белой рубашки были закатаны. Светлые брюки подвернуты до колен. Босые ноги утопали в песке. Отец потрясающе красиво вел в танце ту самую девушку, которую я видела на первом сеансе. Только сейчас она не была беременна. Тоненькая, звонкая, она извивалась в танце, прижимаясь к отцу. Белое марлевое платье, не доходящее до колен, билось о ее стройные ноги. Верх платья был пошит по фасону «барышня-крестьянка»: большой квадратный вырез с резинкой под грудью и небольшие рукавчики, спадающие с плеча.
Знаменитая песня кубинских патриотов «Кванта ла мейра» сменилась другой мелодией. Пару тактов спустя я узнала ее, так как часто слышала в детстве, в Москве. Она до сих пор у нас очень популярна. «Калимба де луна». Только не в версии красавчика Тони Эспозито, а в исполнении Далиды. И не на английском, а на испанском.
Отец прижал к себе девушку. Она повернулась ко мне и запела вместе с Далидой:
Солнечная калимба,
Пожалуйста, поговори со мной.
Ложь – это моя жизнь.
Верю в то, что ты говоришь.
Девушка подняла руку, протянула ее ко мне. На тонком запястье тяжело качнулись браслеты из разноцветных камушков, перышек и ракушек. Те самые знаменитые кубинские магические сувениры, которые все туристы всегда увозят домой с Острова Свободы. Отец обнял девушку, положил руку на ее затылок. Его ладонь утонула в густых каштановых волосах. Отец запрокинул ее голову и поцеловал.
Я опустила глаза. Неловкая ситуация. А как же мама? Или в этот момент времени они еще не были женаты? Быть не может! Папа уехал на Кубу через пару месяцев после свадьбы. Мама осталась в Москве. Приезжала к нему раз в несколько месяцев. Получается, что у папы был здесь роман? Нет, не верю! Отец не мог так поступить с мамой. Ну поцеловались они с этой девушкой во время танца. Некрасиво, но терпимо. Жара, музыка, романтика. Уверена, что отцу было стыдно потом перед самим собой за этот поцелуй. Иначе и быть не может.
Девушка вдруг вырвалась из его рук, подошла ко мне и громко пропела по-испански:
Солнечная калимба,
Пожалуйста, поговори со мной.
Ложь – это моя жизнь.
Верю в то, что ты говоришь.
Я отшатнулась и едва не упала. Алые блики костра зловеще плясали на ее белом платье,
