стропил связки летних трав. Для гостя выставлено лучшее, что есть в доме, а особенно — брага-мадан на кореньях, густая, сладко-кислая, с веселыми пузырьками, щиплющими язык. Бал Изана сам ее и пьет, а бал Рохит только делает вид.
— Бал Рохит, я расскажу тебе, как вышло у меня с твоей теткой. Кабан Варах, Шатур Рохит — он еще не был гуром тогда — и я, мы вместе ходили в поход за именами. Давно. Всё дело с глазами Змея — оттуда. Мне было шестнадцать зим. После того похода мы трое — братья. А Лиса, получается, мне сестра, а? Как мог я смотреть спокойно, когда они стали ее хоронить? Самая демоница — это жена Бабру Вараха, того, кому сейчас отдали булаву вождя. По обычаю, после ухода Кабана его брат должен бы принять Лису к себе в дом. Ну, ты знаешь Лису, от нее же глаз не отвести, хоть она и была за Варахом семнадцать зим. Вот первая жена брата и озлобилась. И мужа своего подучила напустить на Лису всех родичей, кто хотел кормиться от нового бала. А особенно — старух. Тех и понуждать не надо! Они решили на сходе, что за Кабаном должны пойти охотники, которые его не уберегли, и сама Лиса тоже. Она к нему прибежала из города на охотничий стан, когда получила весть, что он ранен. Он умер при ней. А она здесь причем? Но, говоря прямо, жена брата, конечно, не зря злобилась. Войди Лиса к ним в дом, брат Кабана про свою прежнюю забыл бы, это верно…
Бал Изана снова наполнил чашку.
— Однако родичи мои за нее вчера не встали. Что она им? И мои Змеи отказались прийти на подмогу. Но тут Вышние преклонили ухо к молитвам и послали тебя.
— Но сперва Вышние вложили в мысли гур Шатуру, твоему брату и моему родичу, желание внимательно слушать, что делается у Варахов. У гуров везде есть уши. Поэтому-то мы с воинами оказались на месте вовремя.
— Вовремя, лучше не бывает! Бал Рохит, у меня болит сердце, всё чаще. Пока ты не пришел, я даже опасался, что долго не смогу удерживать Лису. Ты в самом деле хочешь отвезти ее в Святилище?
— Так. Ее там ждут. А что до Бабру Вараха, то он, похоже, положил глаз на свадебное приданое балли, которое придется ей вернуть, если она останется жить, да еще вне его дома. Я бы сейчас повидался с ней, если позволишь. Как она?
— И так, и этак. Сам увидишь. У меня случились трудные разговоры с Хари и родичами, когда я привез Лису. Потому-то Хари не вышла к нам, она все еще зла на меня, даже новые медяшки не взяла. Я поселил твою тетку в отдельном доме, да приставил надежную женщину из родни, чтоб помогала. Навещаю. Тебя проводят к ней.
***
Змеиный Волк вернулся невскоре и сел у огня.
— Она совсем не в себе, то плачет, то смеется. Думает, что умерла и сейчас на Той Стороне. Пытается показать из себя гостеприимную хозяйку, да только иногда замирает на полуслове и в огонь смотрит. Говорит, что умирать ничуть не больно, только Хозяин могил очень страшный. Увидела меня, так горевала, что я рано ушел от своих.
— Как же не страшный, весь сам весь черный, бородища, глаза белые… Она все время просит отвести ее то к ушедшей матушке, то к Кабану. Я-то тоже для нее свой, мертвый. Удивляется, что Кабан не встретил ее сразу на берегу, как обещал.
И бал Изана, развязав язык брагой, пустился рассказывать, как он и четверо его людей в ночь после вторых похорон, пошли раскапывать могилу бал Вараха.
— …со мной были двое, да еще я вызвал одного воина, да одного изгоя-смертоубивца отчаянного, что живет у нас в лесу. Еще был мой родич из Змей, Вену, искусный лодочник. Они пришли тихо, на двух лодках и не показывались никому. Ночью после вторых похорон луны не видно, облака низкие, темные — удача! На погосте никого нет, перестарались все с вечера — и Варахи, и гости. Мы заранее собрались к отъезду. Задолго до рассвета растолкал всех, объявил дело. Племянник и еще один из наших струсили… Зато изгой весь загорелся! В домовине внутри смрад, девять дней как-никак. На полу у входа лежат те двое парней-охотников, что ходили с бал Варахом, его пёс… Факел прыгает в руке, по углам таки-и-е тени шевелятся… А, может, и не тени. Сам Варах — на ложе, в медвежьей шкуре, рядом молот, вокруг припасы в дорогу. В лицо ему не стал смотреть. Балли тут же на полу сидит — выбралась из полстины да ремней, в которых ее принесли. Лицо в коленях спрятала, в руке нож. Может быть, собралась убить себя поскорее, да сомлела. То пойло, которым перед тем ее потчевали гуры, видать, сильное, мякнет человек от него. Когда я вошел, она не пошевелилась, наверное, и не слышала. Только как стал ее поднимать, она глянула, забилась и тут же глаза закатила. Нёс на плече до лодки.
Ну а что дальше ты, наверное, слышал. Утром Варахи увидели всё — и в погоню! Да не туда пошли — за возом. Догнали, а там всё чисто. Племянник отпирался наотрез, да он и верно ни при чем. Ничего они не посмели сделать тогда, не уверены были. Только собаку подранили, Рвача. А мы с Лисой — на лодке до нашего города! Родич Вену — на веслах. Там она и очнулась, посреди реки. Вернее, Реки. И спрашивает: за какие заслуги ты, Изана, в перевозчики попал? Тут я и увидел, что с ней не так. Да разубеждать не захотел, больно она радовалась, что освободилась… Уж такие разговоры заводила — мол, почему не забыла ничего, осталась такой же, как в последний день… и прочее в том же роде…
— А может быть, так и есть?
— Что так и есть? Она у нас, живая, как мы с тобой.
— А ты живой ли? В могиле был? — Был. По реке плыл? — Плыл. На какую Сторону? Да и про меня что ты знаешь?
— …
— Не сердись, я хочу развеселить тебя.
— Ты, когда веселишься, улыбайся, бал. Сделай милость!
— Послушай-ка лучше вот что. Завтра балы с войском уйдут, это наверное. Мой совет тебе — хорошо бы послать им мяса пораньше с утра. За ночь оголодают. Если примут — боя не будет. Я их возы
