из-за холмов — прошло полчаса после рассвета.
Я освободил своего пленника, поднялся на ноги и, борясь с тошнотой, стал разводить огонь. Надо выпить горячего чая из трав, от сухой солонины совсем плохо. А потом — снова в путь…
Фигура старика Йеши становилась все более и более призрачной. Просто плохой сон. События последних недель смешались с моими тревогами и сомнениями: страх перед Эдриасом, камень рун, Витати, Келанд, путешествие, попутчики… Вот и мерещится всякое.
Налив в котелок воды из бурдюка я наклонился к сумкам, достать травяной сбор, а увидел тот самый кулек, что показывал мне во сне Йеши.
Был бы я не таким сонным — от неожиданности упал бы на задницу, а так я лишь тупо уставился на подарок экимийца, пытаясь сообразить, что сон мой был вовсе не сном. Странный старик был здесь, говорил со мной, а потом — просто исчез.
Внутри кулька был странный белый порошок. Чуть попробовал на язык, как учил Осиор — горький. Сразу же сплюнул. Может, это яд? Но зачем Йеши давать отраву? Старик вовсе мог ночью придушить меня без каких-либо проблем. Он был мелкий, но жилистый и чрезвычайно сильный. Нет, этот порошок мне дали не просто так.
Заварив чай, я сыпанул одну щепотку в свою чашку, пока Нассир не видел. Первый же глоток — и глаза открылись, будто бы рот у меня был набит бычьими семенами. А может, это они и были? Только перемолотые и высушенные? Вот только если вспоминать лекаря, господина Бальдура, так он наоборот говорил, что из растений надо делать вытяжки, ведь порошки теряют свои свойства со временем… Если нужна целебная сила — используй свежие травы или сухой сбор не старше двух-трех лет. Дальше он превращается в простую пыль. Этот же порошок выглядел так, будто бы пролежал в кульке не один десяток лет. Вон, как он въелся в кожу, которой обит мешочек изнутри…
Перекусили — и снова в путь. Нассир после нашей вечерней беседы стал только активнее. Парень много рассказывал о своей семье, дяде, сестрах, о службе, короче, чувствовал себя почти комфортно. Я же только помалкивал и слушал: если я собираюсь задержаться в Гохринвии, то стоит знать, чем дышит местная аристократия. Что-то было привычно и понятно, что-то — совершенно по-другому. Например, тут была своя система титулов и другие подходы к управлению землями. У Аштонов была довольно широкая автономия, и отчитывались они перед своим верховным правителем только в двух случаях: во время войны и уплаты налогов. Все остальное время дядя Нассира был полноправным правителем своего клочка земли, мог судить, казнить, миловать. Селяне, что проживали в этом холмисто-степном регионе, не имели права уйти от своего господина и, фактически, принадлежали Аштону. Это было очень похоже на порядки южного Гоунса, а вот в Дагерийской Империи простой человек, наоборот, был более свободен в своем выборе. Например, через имперских приставов семья могла переселиться на другие земли другого аристократа, принять предложение о работе или перебраться вовсе в город, если подтвердят, что имеют деньги на первые имперские взносы и мастеровые грамоты. Именно поэтому смерть императора Форлорна Девятого была горем не только для аристократии, но и для простого человека — ведь именно император и его канцелярия стояли между простым человеком и титулованным землевладельцем.
Тут же, на востоке, процветала деспотия, а в отдаленных землях, как у Аштонов, вовсе в ходу было полнейшее самоуправство. Например, Нассир почти с гордостью рассказывал о том, как его дядя приказал запороть насмерть нерадивого служку, что пролил вино за праздничным ужином.
Нет, дагерийские вельможи тоже были не прочь вытереть ноги о простого человека, но если их жестокость переходила всякие разумные границы, это, как минимум, било по их карману и престижу: императорские дознаватели с большой охотой брали в работу подобные дела, а донести на господина мог любой из слуг.
Конечно, ни о каких казнях за убийства даже холопов, что попали в долговую кабалу, речи не шло, иначе такие, как Умберты, давно бы болтались на ближайшей ветке, но штрафы имперская служба выписывала немалые.
Трещал обо всем этом Нассир с такой легкостью, так как принимал меня почти за равного, то есть — за колдуна.
Магов в Гохринвии уважали и почитали, особенно тут, на глухом севере. Немногочисленные волшебники Круга, что забредали в эти края, пользовались безграничным почтением местных, особенно, если речь шла о целителях. А тот факт, что я вылечил сломанную руку Нассира, говорил ему о том, что я — довольно умелый маг желтых печатей. Разок парень даже пытался намекнуть мне, что стоит только достать жетон, пояс или плащ — и все разногласия с его семьей разрешатся сами собой, но эти его увещевания я пропустил мимо ушей.
Не было у меня больше жетона. И уж тем более не видать мне ни кушака, ни плаща мага. Все, эта дверь для меня навсегда закрыта. Эдриас дал — Эдриас забрал. И за это я ненавидел иномирного колдуна. Я жил простой, маленькой мечтой о том, что когда-нибудь устроюсь юнгой на корабль и стану моряком, но я встретил Эдриаса и он открыл мне совершенно другой мир. Дал другие возможности, дал способность к магии. Практически, создал нового человека. А потом — взял, и сознательно бросил умирать. И теперь из-за него в опасности были все, кто мне дорог. Учитель, Отавия, Витати, Торис… И дело даже не в надвигающейся Войне, в которую рухнет империя, нет. Дело в том, что Эдриас был готов попрать сами устои мироздания для достижения своих целей. Я не мог читать мысли колдуна, пока мы были единым целым, но мне хватило посмотреть ему в глаза — тогда, когда он уничтожил камень еретика Малтора для того, чтобы захватить чужое тело.
Я много думал о том, кто же это был, тот мужчина, что дико заорал, едва взглянув в мое лицо. Что-то у него и Эдриаса было общего… Он был из того же мира, что и колдун? Из того же Ордена? Они не были знакомы лично, но… За прошедший год я пришел к простой мысли о том, что, скорее всего, это были преследователи мага. Как-то же он оказался в той скале в Нипсе? Раненый, почти мертвый, он ухватился за меня, как за спасительную соломинку. Его гнали, кто-то сильный и могущественный, сильнее самого Эдриаса, если говорить прямо. Но надеяться на помощь извне я не мог, не имел права. Я должен дойти до святилища келандцев
