очень молод, но у меня сейчас такое странное чувство, что все в первый раз, что ничего подобного со мной не было.
– Расскажи мне о себе, я ничего о тебе не знаю, – испугавшись такого начала, попыталась перевести разговор, а сама подумала: «Скажи мне, есть у тебя жена?», и сама же себе ответила: кто из мужиков на курорте признается, что он женат.
– Мне нечего о себе рассказывать, Жены нет, детей нет, есть только замечательный друг Серега, мы с ним с института вместе, и его жена Марина.
– Почему жены нет? – спросила и смутилась от того, о чем спросила.
– Жена была, мы учились вместе в институте, в одной группе. Она приехала в Москву с Урала и очень хотела здесь остаться. Я глупый тогда был, влюбился без памяти, когда Серега мне попытался сказать, что ей не я нужен, а прописка московская, я с ним первый раз за все время подрался. Поженились перед распределением, мне казалось, что нормально жили, я ее к горным лыжам пристрастил. Работали оба, но ее аппетиты росли быстрее, чем мои доходы, а тут еще время такое началось… Сплошной дефолт и в жизни, и в семье. Одним словом, закончилась моя семейная жизнь на Дамбае, мы тута приехали на лыжах покататься. А там туристы из Франции случились, вот моя жена и решила, что это шанс: здесь бедный инженер, которого вот-вот с работы попрут, а там манна небесная. Уехала она с одним французом, поженились они там.
– Прости, я не хотела таких грустных воспоминаний.
– Да что ты, Лина, какая грусть – все давно в прошлом. Я ей даже благодарен: когда она меня бросила, у меня такая злость случилась, мы с Серегой такую деятельность развернули, в струю попали, что называется. Сам не ожидал, что мозгами зарабатывать можно.
– А она? Вы видитесь?
– Сначала никакой связи не было, потом я узнал как-то от общих знакомых случайно, что французик этот только здесь хвост распустил, а там у него практически ничего нет, вот она и попала… Кстати, недавно объявилась, звонила, говорила, что скучает, хочет встретиться. Серега как в воду глядел: говорил, что если она узнает, как у нас сейчас дела идут, – сразу объявится.
– Бывает же так, что люди не живут какое-то время вместе, а потом начинают все с начала.
– Я же сказал – все в прошлом, не то, что чувств – воспоминаний и тех уже не осталось.
– Ну, хорошо, она ведь не единственная женщина на Земле…
– Знаешь, я с головой ушел в работу, хотя, конечно, если бы встретилась та единственная, но не судьба. Полина, – он взял ее руку, начал медленно перебирать пальчики, потом поднес к губам, нежно и как-то очень бережно поцеловал каждый,– я уже не мальчик, я не верю в курортные романы, я приехал сюда просто отдохнуть, это Серега с Маринкой меня сюда услали. Но я очень хорошо понимаю, что сейчас происходит что-то очень важное в моей жизни. Важное настолько, что мне даже страшно, страшно, что я мог бы не поехать, а ведь как я сопротивлялся, страшно, что мог бы попасть в другой отель, полететь не тем рейсом – да мало ли что могло случиться! Но случилось важное: еще в аэропорту я увидел тебя, и что-то здесь стукнуло, – он приложил ее руку к сердцу, – а то, что мы сейчас вместе – это судьба. И я впервые за много лет чувствую себя счастливым. Давай выпьем за то, чтобы это ощущение не проходило, чтобы оно теперь осталось навсегда.
Полина слушала его, замерев, и понимала, что у нее ощущение другое – страх. Страх не от того, что он говорит, а от того, что он мог бы этого не сказать, что она могла не услышать этих слов. Голос разума восставал и предлагал вспомнить, сколько ей лет, вспомнить о своем сыне, о маме, о том, что она уже привыкла жить одна, что не стоит что-то менять, ведь как хорошо жить без душевных волнений, какая спокойная и размеренная у нее сейчас жизнь. Но сердце… Сердце замирало, сердце таяло, пальцы в его руке немного дрожали, а душа распахнулась навстречу давно забытым чувствам. Голос рассудка взял верх, она будто очнулась, слишком резко выдернула руку.
– ПВ, не надо, через несколько дней ты уедешь и забудешь все, что здесь было. Не надо. Я понимаю: в романтической обстановке хочется романтики, но не до такой же степени. А если невмоготу, посмотри вокруг, сколько здесь молодых и красивых, не то, что я!
Ее слова, как пощечина, хлестнули его по лицу, он резко отпустил ее руку и встал.
– Извини! Пойдем, Лина, завтра рано вставать!
Она не то, что встать, она пошевелиться не могла. Когда эти гадкие слова сорвались с языка, она в ту же секунду поняла, что это была самая большая ее ошибка, что она сама сейчас, своими руками вдребезги разбила свою жизнь. А самое страшное – обидела такого хорошего, такого родного человека, обидела так, что простить такое нельзя. ПВ стоял рядом, протягивая ей руку, Полина мед ленно подняла на него глаза, в них была такая боль, такое отчаяние и такой страх, что у него, странно, но это так, сразу отлегло от сердца. Он притянул ее к себе, обнял. И они молча вышли из бара. Молча дошли до двери номера Полины, она нервничала, никак не могла найти ключ в сумочке. Вдруг подняла глаза, полные слез (опять!):
– Ты сможешь простить меня?
ПВ взял из ее рук сумочку, достал ключ, открыл дверь, подтолкнул Полину внутрь, закрыл дверь, в темноте положил сумочку на кресло. Сквозь зарешетчатое на восточный манер окошко пробивался свет от фонарей, что зажглись вокруг бассейна, слышался птичий гомон и тихая музыка.
Они стояли в темноте у дверей номера, прижавшись друг к другу и боясь спугнуть то ощущение близости, которое возникло, как ни парадоксально, в тот момент, когда они впервые поссорились, потому что не только Полина поняла в тот момент, насколько важно для не случившееся, но и ПВ, сначала задохнувшийся от ее слов, а потом увидевший боль в глазах, понял, что с ней происходит то же, что творится и в его душе. Очень бережно, боясь спугнуть это ощущение близости, он начал покрывать поцелуями ее лицо, губы, шею. Она не сопротивлялась, она слушала его руки, его губы, она таяла в его руках, и ей хотелось, чтобы это никогда не кончалось…
Африканская ночь с остатками дневного зноя, тихая
