Симеон Петриков, у него походка легче и пружинистей, и точно это не была Меланья, она, пожалуй, раза в полтора меньше вечернего визитера. Я проводила человека глазами до того момента, пока он не повернул за угол дома, явно собираясь постучать во входную дверь. Стоять на улице не было уже вообще никакого смысла, да и дрова могли намокнуть.
Печка долго не хотела разжигаться. Я проверила тягу, нарвала бумажек из своих черновиков и, конечно, дула что есть силы, пока в глазах не потемнело. Когда я разогнулась, наконец победив ее, то увидела, как через сад возвращается тот же человек. Только теперь мне было видно еще хуже: я же была в освещенной кухне, а он на улице, где уже было совершенно темно, да еще и капли дождя на стекле не давали хоть что-то толком рассмотреть.
Я уже забыла и о нем, пока готовила себе ужин, а теперь, наслаждаясь теплом от печки, смотрела детектив, как вдруг откуда-то с улицы, а точнее было определить тяжело, раздался громкий женский визг.
Подскочив, я бросилась к окну и, ничего, естественно, не увидев, к двери. Распахнув ее, я буквально налетела на Меланью, которая ужасная, с перекошенным ртом, в мокром расстегнутом пальто, с развевавшимися полами, буквально свалилась мне на руки:
— Ааааааа! Он там! Он… он… он убит! Аааааааа! — кричала она бессвязно. Я еле смогла втащить ее вовнутрь, потому что, несмотря на всю свою миниатюрность, она как-то разом потяжелела и стала больше себя прежней. С трудом усадив ее на стул, я бросилась наливать ей воду. Взяв стакан, я с ужасом увидела, что руки мои перепачканы чем-то красным. В растерянности я обернулась к Меланье. Она сидела, повалившись боком на спинку стула, и ее пальто, обычно коричневое, было мокрое до черноты и что-то красное капало с него на пол.
Шнайдер пришел так быстро как мог. Я позвонила ему, а только потом в полицию. Наша соседка все так же сидела безучастная на стуле и смотрела в одну точку перед собой.
— Может быть, надо вызвать скорую? — спросила я его, пока мы вместе дожидались полицейских у меня на кухне.
Уже было понятно, что что-то страшное случилось с Симеоном, и надо будет помочь Меланье пережить это.
— Вот сейчас у них и спросим, — сказал Шнайдер, вглядываясь в дождь и темноту через приоткрытую дверь, — идут.
Полицейских было двое: совсем молоденькая девушка, пышечка небольшого роста, синяя уже по-осеннему теплая форма делала ее еще ниже и полнее, и мужчина лет сорока с усталым скучным лицом человека, которому служба успела надоесть, но делать нечего, надо тянуть свою лямку. Увидев Шнайдера, он оживился:
— Шеф, это вы? Это я, Милош, помните, был у вас на практике после полицейской школы.
— Да, Милош! Как же, как же, узнал! Как ты? Как служба? — Шнайдер пожал полицейскому руку, но мне показалось, что никого он не узнал.
— А вы что тут делаете?
— Меня позвала соседка. Это к ней в дом прибежала госпожа Петрикова.
И мы все разом вспомнили, что Меланья тут, и как по команде обернулись в ее сторону. Но она будто и не слышала нас, сидела такая же отстраненная в мокром от крови пальто. Под стулом натекла уже изрядная лужа дождевой воды, перемешанной с кровью несчастного Симеона, руки свои, как в перчатках, она держала на коленях, повернув ладонями вверх.
— Вы слышите меня, госпожа Петрикова? — офицер наклонился к ней и заглянул в лицо.
— Может, скорую вызвать, — опять предложила я.
Когда обоих Петриковых увезли, а полицейские, обмотав желтой лентой, как в фильмах, крыльцо перед их домом, уехали, я вымыла пол. Шнайдер сидел за кухонным столом и молча наблюдал за мной. В кухне пахло металлом, запах этот вызывал у меня неопрятные ассоциации, и меня слегка мутило.
— Расскажите мне еще раз, что вы видели перед всем этим, — попросил меня Шнайдер, когда я закончила все и, вылив воду, вернулась в кухню.
Я рассказала, что видела, максимально подробно полицейским и сомневалась, что могла добавить еще хоть что-то к своему рассказу, но повторила его Шнайдеру как можно точнее.
— Как вы думаете, это был молодой человек или старый?
— Не знаю, — я заколебалась, полагая, что, скорее, старый, но боялась сказать об этом вслух, чувствуя, что мои выводы могут стоить кому-то как минимум честного имени.
— И все-таки? — настаивал Шнайдер.
— Скорее, не молодой и, наверное, достаточно грузный. И дело не только в силуэте, а в том, как человек шел. Так ступают полные люди.
Шнайдер посмотрел на меня и спросил совершенно неожиданно:
— Это могла быть Ольга?
О, Боже мой, это действительно могла быть она, я совершенно на нее не подумала, но почему он так предположил? Отвечая на мой невысказанный вопрос, Шнайдер сказал:
— Она приходила сегодня ко мне. Принесла эти злосчастные письма и поделилась своими подозрениями. Она говорила вам, что всегда считала, что ее дочь убил Симеон?
— Симеон?! Но почему?
— Потому что это были письма от него.
Я молча смотрела на Шнайдера, не зная, что и ответить. Для меня Петриковы были образцом взаимно влюбленной пары, несмотря на все странности Меланьи. Шнайдер покрутил в руке валявшуюся на столе ложечку и сказал:
— Симеон был всегда, что и говорить, ходок. Жена его очень ревновала в молодости. Но он никогда не собирался ее бросать, ну или говорил так, не знаю, казалось, что он был искренним. Мы работали вместе какое-то время, потом он уволился из полиции и пошел в охрану в гостиницу на курорте, ее как раз только открыли и набирали персонал. Симеон сразу стал начальником и вовсю пользовался этим. У него бывали романы с постоялицами, но то были женщины взрослые, ну и приезжие, они тут только отдыхали, а потом уезжали в другие города и даже страны. Все это знали, некоторые сочувствовали Меланье, но никто Симеона не осуждал.
— А вы не подозревали его в деле исчезновения Элены?
— Конечно, нет! Во-первых, она была тогда почти ребенок по сравнению с ним, а во-вторых, ничего не указывало… — тут Шнайдер запнулся. — Хотя Ольга звонила мне где-то через месяц после моего перевода в столицу. Мне передавали несколько раз об этом, но я ей не перезвонил.
— Она тогда нашла письма, — предположила я.
— Но она все равно сумела прорваться ко мне на службу и рассказать о них. Но тогда я их не видел и знал о содержании только с ее слов. Если бы она тогда мне их показала… Вчера она принесла их мне, и я
