города в город, тратят деньги от этих чёрных сделок. Это позор – так жить.
– Ну и что?
– Твоя Аделя не сможет жить с нами. Нам будет всё время стыдно за неё. А ей будет плохо.
– Нет, не будет! Аделя не такая! Она умная. Ласковая.
Отец молчал, усмехаясь.
– Я научил её читать, – вдруг выпалил Марк. – Она умеет читать. Значит, она и всему остальному научится.
– Это она твои мысли читает, глупый. Мысли. Из головы. Всё, достаточно глупостей на сегодня. Иди спать.
Но Марк не пошёл спать. Он отогнул ковер, приставил чашку и слушал, как в большой комнате спорят родители.
Отец говорил глухо, устало. Мамин голос гудел и кружил вокруг его отрывистых слов, как вода в реке вокруг крупных валунов.
– Мне кажется, мы должны попробовать. У него совсем нет друзей в новой школе, – говорила мама. – Мне кажется, его там травят. А с этой девочкой он немного отогрелся. Ты заметил, он стал меньше дёргать плечом?
– Ты же знаешь, что ничего не выйдет.
– Это из-за денег? – спрашивала мама. – Но деньги ведь есть. Можно мои серьги продать. А осенью я устроюсь в музыкальную школу, меня звали.
Давай попробуем, – повторяла она всё ласковее. – У портнихи моей тёти была ученица-полукровка. И она хорошо справляется. Говорят, они способные к рукоделию.
– Ну хорошо, – сказал отец в конце концов. – Давай попробуем.
* * *
На следующий день Марк опять пришёл к Аделе рано утром. Фургоны были на месте, и Аделя вышла к нему через два часа. Лицо у неё было совсем спокойное.
– Если хочешь, ты можешь жить с нами. Мой отец поговорит с твоим отцом.
– Я не хочу, – сказала Аделя. – Пойдём в парк?
– Подожди! Это из-за денег? Не бойся, мы всё уладим. Мы отдадим твоему отцу залог, и остальную часть тоже отдадим. Следующим летом.
– Нет. Не из-за денег.
– А из-за чего? Ты боишься отца? Не бойся, он не всегда такой сердитый. Он просто не любит твоих родственников. Но я ему объяснил, что ты не такая.
Аделя засмеялась.
– Ты знаешь, что твой отец в детстве был хромой? Его хромоту саман отдал моему дяде Сирабжи, – сказала она. – Брату моей мамы.
В ушах у Марка зазвенело.
– Ты всё врёшь, – сказал он очень тихо.
– Нет. Не вру.
– И где же твой дядя. Где? Покажи мне его.
– Ты что, дурак, – спросила Аделя. – Он умер, когда я ещё совсем маленькая была. С такой болезнью долго не живут.
Марк опустил глаза.
– И не приходи ко мне больше, – почти кричала Аделя. – От тебя воняет мясом! А у вас в доме нечем дышать.
Аделя развернулась и пошла назад в лагерь. Марк так и стоял, оглушённый. Не остановил её, не крикнул вслед.
* * *
Он пошёл на берег, скинул одежду, заплыл далеко. Вода была холодная, течение несло его к мосту, где родники и водовороты. Марк подумал, что, если он сейчас утонет, то Аделя горько пожалеет о своих словах. Потом начался дождь, и показалось, что снаружи ещё холоднее, чем в реке. Марк развернулся и поплыл назад.
Домой он дошёл только в сумерках. Голова была уже тяжёлая, а горло – как наждаком ободрало. Мать сразу же уложила его в постель и достала горчичники. Плутон нюхал его одежду и тревожно мяукал. Уже ночью Марк проснулся от озноба. У него началась ангина.
Четыре дня Марк плавал по волнам жара и видел во сне Аделю. Иногда она была ласковая, как в парке, иногда – с чёрной повязкой на глазах. Он просыпался, послушно глотал большие горькие таблетки и проваливался назад в сон, чтобы снова увидеть её.
Когда он поправился и пришёл к тополю, до конца лета оставалось два дня. Шёл мелкий дождь, с реки тянуло холодом. Фургонов не было, только по цвету травы можно было понять, где они стояли.
* * *
Наступил сентябрь, и Марк снова пошёл в школу. Теперь он дёргал плечом даже сильнее, и одноклассники придумали ему прозвище Высоковольтная Будка. В конце концов мама повела его к врачу.
Врач бил Марка блестящим молотком по ногам и по всему телу. Потом, пока Марк одевался, врач спросил у мамы, была ли у Марка какая-то психическая травма. Мама сказала, что нет.
Они никогда не вспоминали про Аделю, ни вдвоем с мамой, ни с отцом. Иногда Марк даже думал, что её не было, что он её придумал.
В октябре прошли осенние мелкие дожди, стало холодно. Машина отца сломалась раз, потом ещё раз. Мама работала в музыкальной школе, но платили ей совсем мало. В один из вечеров родители ссорились, а Марк опять слушал их через стенку. Мамин голос всё так же ровно гудел и огибал отцовы слова, но потом вдруг взвился, задрожал, захлебнулся. В стену, через которую Марк слушал, что-то ударилось.
После этого отец два дня не приходил домой.
В те холодные дни казалось, что весны никогда не будет. Но она всё-таки пришла. В начале марта отец принёс матери цветы, потом в воздухе запахло свежими огурцами, по реке пошёл лёд. Когда зацвели сады, отца позвали назад в институт, правда не завкафедрой, а простым преподавателем на полставки. В мае Марк закончил седьмой класс, и все оценки у него были хорошие, даже физкультура.
* * *
И вот в начале лета дромлуме снова показались на пустыре. Только на третий день Марк решился прийти туда. С тревогой он высматривал среди людей Аделю с чёрной повязкой на глазах.
Но её в лагере вообще не было.
Получка
Никита Дубровин
Автобус опаздывал уже на восемь минут, и это было плохо. Фактически это означало, что он уже не придёт, и скопившиеся на остановке пассажиры будут вынуждены ждать следующего, а потом пытаться упихнуться, как кильки в банку, в его прогретое летним солнцем и несколькими десятками тел нутро.
Аксель потрогал щёку пальцами левой руки и втиснулся поглубже в прохладу тени. Кирпичная ограда завода была высокой, но солнце неумолимо ползло по бледному городскому небу, и пятачок спасительной тьмы становился всё уже и уже.
Было бы не так жарко, можно было бы дойти и пешком, подумал Аксель. Каких-то три километра, не такое уж большое расстояние. Зимой, когда удалось устроиться на фабрику по производству роялей, он каждый день ходил на работу и обратно пешком – а расстояние было почти в два раза больше. Большинство людей,
