Иннокентию в мае 1842 г. экземпляр только что вышедшего первого тома «Мертвых душ», Гоголь пишет о своих жизненных планах и творческих замыслах более определенно: он назначает преосвященному через два года новую встречу - в Иерусалиме - после завершения второго тома поэмы. Письмо Гоголя пронизано профетическим пафосом: «Полный душевного и сердечного движения, жму заочно вашу руку; и силою вашего же благословения благословляю вас! Неослабно и твердо протекайте пастырский путь ваш! Всемогущая Сила над нами. Ничто не совершается без нее в мире. И наша встреча была назначена свыше. Она залог полной встречи у гроба господа. Не хлопочите об этом и не думайте, как бы ее устроить. Всё совершится само собою. Я слышу в себе, что ждет нас многозначительное свиданье. Посылаю вам труд мой! Взгляните на него дружелюбно. Это бледное начало того труда, который светлой милостью небес будет много не бесполезен <.. .> В Риме я пробуду никак не менее двух лет, то есть пока не кончу труд, а там в желанную дорогу! Прощайте! Вы меня не позабудете, я знаю <...> Ваш образ, которым вы благословили меня, всегда со мною!» (XII, 63-64).
В таком тоне о себе и своей поэме Гоголь еще никому не говорил. Из этого письма следует, что писатель и церковный пастырь договорились о встрече в Иерусалиме. Но что значит фраза «не хлопочите об этом»? Рискнем предположить, что Иннокентий поделился с Гоголем теми трудностями, которые он испытал, пытаясь получить разрешение на паломничество ко Гробу Господню. В 1840 г. он просил киевского митрополита Филарета ходатайствовать об этом перед Синодом. Хлопоты Филарета не увенчались успехом. Ссылаясь на сложные политические отношения с Турцией, влиятельные члены Синода отказали Иннокентию [См.: Русский Златоуст 2006: 333-334].
В этом же письме Гоголь просит Иннокентия о духовном покровительстве над своими близкими: «Мертвые души» «доставит вам маминька моя лично, которую благословите вашим благословеньем». Имя Иннокентия не раз потом возникнет в переписке Гоголя с матерью и сестрами. Одной из причин их неослабевающего интереса к личности пастыря могла стать энергичная деятельность епископа по возрождению храмов и монастырей харьковской епархии, с которыми были связаны семейные предания Гоголей-Яновских.
При Екатерине II началась секуляризация монастырского имущества, у монастырей были отобраны права на владение землями и крестьянами. Они перешли в собственность государства с обязательством со стороны последнего взять на себя их содержание. Поскольку это оказалось для казны слишком обременительным, было решено закрыть 531 монастырь из 953-х в то время существовавших. В их число попали все монастыри харьковской епархии. Многочисленные обращения верующих в Святейший Синод о возобновлении хотя бы наиболее почитаемых обителей долгие годы оставались без ответа. Лишь однажды харьковскому генерал-губернатору А.Я. Леванидову удалось (в 1797 г.) добиться восстановления Куряжского монастыря. Одним из первых шагов нового харьковского епископа стало ходатайство о восстановлении Свято-Троицкого Ахтырского монастыря, закрытого указом 1787 года. Состояние некогда процветавшего монастыря было плачевным. Из трех храмов сохранился только Троицкий, который был обращен в приходскую церковь. Храмы же Благовещенский и Преображенский, равно как и монастырская ограда, были разобраны, а кирпич продан по пятьдесят копеек за тысячу. При этом произошла история в духе гоголевского «Ревизора»: ахтырский городничий Мандрыкин выстроил себе из почти дарового кирпича прекрасный дом [Русский Златоуст 2006: 208].
Благодаря настойчивым усилиям Иннокентия Синод 18 ноября
1842 г. принял решение о возобновлении монастыря. Однако торжественное его открытие было отложено архиепископом на лето. И не только потому, что надо было найти и вернуть монастырские церковные вещи, розданные и распроданные при закрытии монастыря. Иннокентий хотел совместить эту церемонию с другой, не менее торжественной. Он добивался учреждения ежегодного крестного хода с перенесением чудотворной иконы Ахтырской Божией Матери из городского Петровского собора в Ахтырский монастырь. Вечером 2 июля
1843 г. в день обретения Чудотворной иконы Иннокентий совершил Божественную литургию в Петровском соборе, а в 7 часов утра возглавил крестный ход из города в монастырь, стоящий на высокой горе. Губернатор вместе с губернским предводителем дворянства несли чудотворную икону Богоматери. Завершился крестный ход литургией в Троицком соборе монастыря и закладкой каменного здания теплого храма и братских келий. В конце литургии Иннокентий произнес слово, начинающееся текстом из Екклезиаста: «Есть время всякой вещи под небесем; есть время созидати, и есть время разрушати». Крестный ход и проповедь Иннокентия в монастырском соборе произвели сильное впечатление на слушателей. В тот же день в монастырь стали поступать щедрые дары, и уже через четыре года он был полностью восстановлен и обновлен. Сюда на богомолье, как и раньше, устремились паломники [Там же: 214-216].
Для Гоголя и его родных это событие имело особый смысл. Именно здесь во время богомолья к чудотворной иконе Ахтырской Богоматери произошло событие, соединившее родителей писателя. На будущую жену Василию Афанасьевичу указала Царица Небесная, дважды явившись ему во сне. Мария Ивановна Гоголь подробно описала в письме С.Т. Аксакову необычную историю своего раннего, в 14 лет, замужества. Василий Афанасьевич, будучи одержим в молодости многими болезнями, «ездил со своей матушкой в Ахтырку, Харьковской губернии, на богомолье, там есть чудовной (т. е. чудотворный - А. Г) образ Божьей Матери, они были там в обедне, отправляли молебен, и остались там ночевать, и он видел во сне тот же храм. Он стоял в нем по левую сторону; вдруг царские врата отворились, и вышла Царица в порфире и короне и начала говорить к нему <.. .> “ты выздоровеешь, женишься, и вот твоя жена” <...> и он увидел у Её ног маленькое дитя, сидящее на полу, которого черты врезались в его памяти. Потом он приехал домой, рассеялся и забыл тот сон. Родители его, не имея тогда церкви, ездили в местечко Ярески на реке Псле. Там <...> познакомился и с теткой моей, и когда вынесла кормилица дитя 7 месяцев, он взглянул на него и остановился от удивления: ему представились те самые черты ребенка, которые показали ему во сне. Не сказавши о том никому, он начал следить за мной; когда я начала подростать, то он забавлял меня разными игрушками, даже не скучал, когда играла в куклы, строил домики с карт, и тетка моя не могла надивиться, как этот молодой человек не скучал заниматься с таким дитем по целым дням <.> потом, спустя тринадцать лет, он видел тот же сон в том же храме, но не царские врата отворились, а боковые алтаря, и вышла девица в белом платье с блестящей короной на голове, красоты неописанной, и, показав рукой
