для него это плохо: зарезать его, не зарезали, но побили изрядно…
Впрочем, должен признаться, что рассказывала княжна бойко и была при этом весьма мила; даже недостатки свои она была способна в достоинства обращать — так, несколько кося глазами, она делала это привлекательным. Мне и притворяться не надо было, что я был ею увлечён: она взаправду меня привлекала, и с каждым разом наши встречи становились всё интереснее.
Итальянский пейзаж («Серенада для любимой»).
Художник О. Пассетти
Со своей стороны, я тоже открыл ей кое-какие подробности своей жизни, что ещё более усилило близость между нами. В самое короткое время мы так сошлись, что повсюду стали появляться вместе; я купил золочёную карету, в которой возил её на балы, маскарады, в театры и прочие увеселения; шла молва, что граф Орлов без ума от «принцессы Владимирской» и готов ради неё на всё.
* * *
А если по совести, готов ли я был на всё? Нет, себя обманывать нечего! Самое большее, на что я мог решиться, это оставить службу и жить с княжной приватно, ни на что не притязая. Однако она на это готова не была: когда мы уже вовсе близки с Лизой стали, и она явной любовью ко мне воспламенилась, мечтаний своих о короне и тогда не оставила.
Лежим мы как-то в постели; Лизанька ко мне прижалась, ластится, как котёнок, всякие слова о любви шепчет, а потом вдруг говорит:
— Алёшенька, а флот тебя не подведёт?
— А если и подведёт, что с того? — отвечаю. — Один корабль для графа Орлова всегда найдётся; сядем мы на него и уплывём далеко-далеко, на край света. Совьём себе гнёздышко и будем жить в любви и согласии. Разве плохо?
— Неплохо, — вздыхает она, — но недостойно графа Орлова и наследницы престола российского: мы птицы высокого полёта, нам воробьиного счастья мало. Кто не дерзает на великое, тот и малого не заслуживает.
— А не боишься? — спрашиваю. — Худо ли, бедно ли, но до сих пор ты без опаски жила, а нынче по самому краю пропасти ходишь. Свалишься, костей не соберёшь.
— Ты же ходил по самому краю, — возражает она, — и вон как высоко взобрался! Магометане верят, что в рай можно пройти только по тонкому волосяному мосту; кто сможет пройти, тот и обретёт блаженство.
— Слыхал я это, — отвечаю, — но не каждому в рай пройти дано: у кого грехи тяжёлые, тот непременно свалится.
— Екатерина же не свалилась? А уж у неё-то грехов хватает, — продолжает она спорить.
— Однако она не в раю, — не сдаюсь и я. — Видела бы ты, как она всего боится; на людях хорохорится, а останется одна, плачет от страха — мне Григорий рассказывал. Вот и старается спрятаться за мужскую спину: какой-никакой, лишь бы мужик при ней был. Ест и пьёт она сладко, и живёт пышно, как сама царица Семирамида не жила, но какой же это рай, когда вся жизнь страхом наполнена?
— А я не такая! — дерзко отвечает Лиза. — Я не боюсь: надо будет, пройду по волосяному мосту! А если пошатнусь, мне граф Орлов поможет — ведь ты поможешь мне, Алёшенька?
— Помогу, — говорю, а самому тошно от таких разговоров делается. Вот так бы и скрутил эту глупую девицу, притащил на корабль и увёз куда-нибудь в Патагонию, подальше от матушки-императрицы! Лиза сама лезет в силки, неразумная, — мне и делать ничего не надо: жди лишь, когда они захлопнутся…
Да, мысль о короне российской крепко в её голове засела: всё поляки проклятые — они Лизаньку накручивали! Сидит она как-то утром, причёсывается, смотрит на себя в зеркало и с важным видом рассуждает:
— Когда я царицей стану, в России совсем другая жизнь пойдёт. Законы будут справедливые, а судьи честные; лихоимство и взяточничество я искореню; народ вздохнёт свободно и будет жить в полном достатке. Не силой, а правдою станет сильна Россия, и все будут гордиться своей страной… Екатерина земли прихватывает: Польшу разделила, Крым себе забрала; у киргизцев, и у тех степи отняла — а какая в том польза? Народ хуже жить стал. Нет, при мне всё будет по-другому: на своих землях надо обустраиваться, тогда нас не бояться, а уважать начнут… Я русская, — не то, что эта немка Екатерина, — душу народа русского я вполне понимаю.
— Где ты её понимать-то выучилась? — не сдержался я. — С малых лет в России не была.
— Так что с того? — обожгла она меня взглядом. — Всё равно я русская, до кончиков ногтей русская! Меня народ полюбит!
«Какая ты русская, когда под чужую дудку пляшешь! — хотелось мне ей сказать, — Жизнь в России, конечно, не мёд, а бывает и горше полыни, но мы уж сами как-нибудь разберёмся; заграничных благодетелей нам не надо».
Не сказал, промолчал, а может, и зря… Однако вряд ли она одумалась бы, — хоть и любила меня Лизанька, но честолюбие у неё сильнее любви было.
* * *
В конце зимы пожаловал ко мне де Рибас. Улучил время, когда Лиза поехала с визитом к тосканскому герцогу: её итальянцы теперь вовсю чествовали — как будущую российскую императрицу уже почитали.
— Птичка, кажется, попалась в клетку, осталось закрыть дверцу, — сказал де Рибас. — Её царское величество императрица Екатерина прислать изволила секретное предписание, чтобы самозванку скорее доставили в Россию, но это должно быть произведено безо всякого шума.
— Из пушек, стало быть, не велит палить? — говорю. — Ну и каков же ваш план?
— Вы взойдёте с самозванкой на русский корабль, и там она будет незамедлительно арестована. Я привёз вашему сиятельству письмо от английского консула Джона Дика, в котором он пишет о конфликте между русскими и английскими матросами; консул просит ваше сиятельство немедленно прибыть к эскадре, дабы уладить этот конфликт. Есть все основания полагать, что «принцесса Владимирская» поедет с вами. Удобный случай, не правда ли? — улыбается де Рибас.
— Далеко пойдёшь, Осип Михайлович, — отвечаю я ему. — Вижу, что матушка-императрица в тебе не ошиблась.
— Питаю надежду, что императрица не ошиблась и в вашем сиятельстве, — смотрит он на меня испытующе.
— Отпиши её величеству, что граф Орлов исполнит свой долг, — сказал я. — Ступай!..
В ту ночь меня бес искушал: как наяву видел я его мерзкую рожу и слышал прельстительные речи.
— Опомнись, пока не поздно, опомнись! Не выдавай Елизавету! — нашептывал он мне. — Тебе уж под сорок, а ты один, как перст. Девок и баб около тебя немало грелось, а Елизавета сама тебя пригрела — чего тебе ещё желать
