украшеньями и росписью. Внутри она украшена румийскими шелками и покрыта различными изображениями. Повсюду виднеется чистое золото и во многих местах имеется изображение Иисуса, мир да будет с ним, верхом на ослице. Есть там также и изображения других пророков, как например: Авраама, Исмаила, Исаака, Иакова и сыновей его, мир да будет с ними. Картины эти покрыты лаком из сандалового масла и защищены большим стеклом, чрезвычайно прозрачным, так что не нужно никакого покрова. Сделано это для того, чтобы на картины не садилась пыль и грязь. Слуги каждый день прочищают эти стекла. Есть там много еще других картин, но если описать их все, это слишком удлинит мой рассказ. Одна картина в этой церкви разделена пополам и изображает рай и ад: одна половина изображает райских праведников и рай, а другая — грешников в аду, самый ад и все, что к нему относится. Эта церковь — такое место, что подобного ему в мире нет.
В этой церкви много священников и монахов, которые читают Евангелие, творят молитву и день и ночь преклоняются перед богом.
4
ПЕРЕЕЗД В ЕГИПЕТ. ТИННИС МИСР. НИЛ И ЕГО РАЗЛИВЫ. КАИР.
Из Бейт-ал-Мукаддас я вознамерился сесть на корабль, поехать в Египет, а оттуда вновь направиться в Мекку. Но дул противный ветер и по морю пуститься в путь было невозможно. Тогда я отправился сухим путем, проехал через Рамлэ и прибыл в город, который называется Аскалон.
Там я видел базар, красивую мечеть и арку, про которую говорили, что она в древности служила церковью. Это — огромная каменная арка, и, если бы кто-нибудь пожелал снести ее, это обошлось бы весьма дорого.
Выехав оттуда, я видел по дороге много деревень и городов, описание которых удлинило бы книгу и о которых я посему умалчиваю. Наконец я приехал в место, называемое Тынэ. Это местечко служило гаванью для судов, направлявшихся в Тиннис. Я сел на один из кораблей и отправился туда.
Тиннис этот — красивый город, он лежит на острове, так далеко от суши, что даже с крыш города не видно берегов. В городе много жителей, есть красивые базары и две мечети. Я полагаю, что там около десяти тысяч лавок. Сто лавок имеют москательщики.
Летом на базарах продают кешкаб,[139] потому что город лежит в теплом климате и там много болезней.
Там ткут цветные материи, называемые касаб, для тюрбанов, женских платьев и панталон. Такого цветного касаба не ткут нигде. Белый касаб ткут в Дамиэтте, а тех материй, которые ткутся в султанских мастерских, никому не продают и никому не дарят.
Я слыхал, что правитель Фарса послал в Тиннис двадцать тысяч динаров, чтобы ему купили одежду из султанских материй. Его посланцы провели там несколько лет и так и не смогли купить ничего.
Есть там известные ткачи, и одному из них, соткавшему тюрбан для египетского султана, султан приказал дать пятьсот магрибинских динаров. Я видал этот тюрбан и мне говорили, что он стоит четыре тысячи магрибинских динаров.
В городе Тиннисе ткут “бу-каламун”,[140] равного которому нет во всем мире. Это — золотая ткань, которая во всякое время дня отливает другим цветом. Эту ткань из Тинниса вывозят и на запад и на восток.
Я слыхал, что румийскпй султан послал кого-то к египетскому султану и просил его взять сто городов из румийских владений и отдать ему Тинпис, но египетский султан не согласился. Румийскпй султан сделал это предложение, по-тому, что хотел завладеть городом, где ткут касаб и бу-каламун.
Когда вода в Ниле начинает прибывать, она оттесняет соленую морскую воду от Тинниса, так что почти на десять фарсахов вокруг города морская вода становится пресной. Для этого времени на острове и в городе устроены огромные очень прочные подземные водоемы, куда стекает вода. Жители называют их “месани”. Когда вода в Ниле прибывает и вытесняет соленую и горькую воду, водоемы эти наполняют. Это делают так: открывают сток, и морская вода прямо течет в водоемы и месани. Вся вода в городе — из этих водоемов, наполняемых во время прибывания; ею пользуются вплоть до следующего года, а у кого есть избыток, тот продает воду другим. Много месани являются церковным имуществом и предоставляют воду для пользования чужестранцам.
В городе Тиннисе около пятидесяти тысяч жителей и более тысячи кораблей постоянно привязано у берегов. Большая часть их принадлежит купцам, но много также и султанских, потому что все что может понадобиться в деле, туда надо привозить, а в самом городе ничего нет. Так как это остров, то сношения с ним возможны только при помощи кораблей.
Там постоянно стоит сильный вооруженный гарнизон, из предосторожности на случай, если бы франкам или румийцам вздумалось напасть на остров.
Я слыхал от верных людей, что оттуда ежедневно поступает тысяча магрибинских динаров в казну египетского султана и сумма эта сдается сразу в один назначенный день. Собирает подать один человек, которому жители города передают их в один установленный день, а он уже доставляет эти деньги в казначейство. При этом никто не отказывается платить и ни у кого ничего не отбирают силой.
За касаб и бу-каламун, которые ткутся для султана, казна платит полную стоимость, так что люди охотно работают на султана; это не так, как в других странах, где диван[141] и султан принуждают ремесленников к тяжелой работе.
Из бу-каламуна делают также ткани для носилок, укрепленных на верблюдах, и подседельники, предназначенные для султанских приближенных.
Фрукты и все продовольствие в город привозят из деревень Египта.
Там выделывают также железные инструменты, как, например, ножницы, ножи и тому подобное. Я видал ножницы, привезенные оттуда в Египет, за которые спрашивали пять магрибинских динаров. Они были устроены так, что, когда вынимали гвоздь, их можно было разнять, а когда его снова вкладывали, они резали.
Их женщины в известное время страдают особой болезнью: они вроде припадочных издают два-три вопля, а потом снова приходят в себя. В Хорасане я слыхал, что есть остров, где женщины мяукают, как кошки. Это очевидно и имеет отношение к тому, что я рассказал.
Из Тенниса в Константинийю[142] судно идет двадцать дней, мы же направились в сторону Египта. Когда мы подошли к берегу возле места впадения Нила, судно наше начало подниматься вверх по реке.
Когда Нил подходит к морю, он разделяется на отдельные русла. То русло, по которому ехали мы, называлось Румийским. Судно продолжало подниматься, пока
