с удовольствием добавила его в свою коллекцию. Я уверена, что если бы вы узнали его лучше, он был бы гораздо интереснее, чем епископ и лорды.
– Вы очень добры, – сказал он. – А теперь, миссис Кеннеди, я думаю … я думаю, может быть, – он посмотрел на окно, выходившее на балкон, – я думаю, мне лучше …
– Вы должны идти! – Воскликнула я, точно так же, как говорю это епископу, когда он ставит чашку и смотрит на часы. – Какое несчастье! Но, конечно, другие ваши обязательства…
Я остановила себя, внезапно осознав, что это было не просто то, что нужно сказать майору. Когда вы разговариваете с грабителем, не кажется деликатным или вдумчивым намекать на его “другие обязательства”. То, что я так оступилась, связано с тем, что я никогда раньше не разговаривала с грабителем и должно быть была несколько неловкой.
Майор, казалось, не возражал.
– Именно так, – сказал он. – Я сейчас очень занят. Я … э—э … я…
Он снова посмотрел в окно.
– Я … э—э … вошел от туда, – сказал он, – но, возможно,…
– На вашем месте я бы не стала выходить этим путем, – поспешно ответила я. – Это выглядело бы так странно, если бы кто-нибудь вас увидел.
В его взгляде, когда он встретился с моим, было больше остроты, чем я видела в нем раньше.
– Именно так, – с воодушевлением ответила я. – Как вы думаете, что подумали бы слуги, если бы увидели, как вы выходите отсюда? Это, майор Тэтчер, моя комната.
– Боже мой, – сказал майор, – я полагаю, вы правы. Я никогда об этом не думал.
– Подождите здесь, я посмотрю, все ли в порядке, – сказала я, – а потом я вернусь и расскажу вам.
Я вышла в холл и посмотрела через перила. Газ слабо горел, и полоска розового света от лампы падала из полуоткрытых портьер гостиной. Не было слышно ни звука. Я знала, что все слуги в задней части дома до одиннадцати часов, когда, если мы были дома, они выключали свет и запирали двери. Я тихонько прокралась в свою комнату. Майор стоял перед зеркалом, развязывая платок, висевший у него на шее.
– Все в порядке, – заверил я его, бессознательно понизив голос. – Вы можете спокойно уйти, я вас выпущу. Только вы не должны производить ни малейшего шума.
Он сунул платок в карман и надел шляпу, надвинув поля на глаза. Должна признаться, он и вполовину не выглядел таким выдающимся. Когда платок исчез, я увидела, что на нем фланелевая рубашка с отложным воротником, а шляпа закрывает лицо, и он действительно показался мне странным человеком, когда я спускалась по лестнице в половине одиннадцатого вечера. Если бы Перкинс, который пришел к нам, ощетинившись респектабельностью из знатной, евангельской, аристократической семьи, встретил нас, я бы никогда больше не подняла голову.
– А теперь, если вы услышите Перкинса, – прошептала я, – ради бога, спрячьтесь где-нибудь. Бегите в мою комнату, если больше никуда. Перкинс не должен вас видеть!
Майор что-то прорычал в ответ, и мы, затаив дыхание, на цыпочках прокрались через холл к лестнице. Я была напугана гораздо больше, чем он. Я знаю, что по мере того, как я кралась от шага к шагу, мое сердце билось все быстрее и быстрее. Могли произойти такие ужасные вещи: внезапное появление Перкинса, чтобы погасить свет; Кассиус мог вернуться с обеда пораньше и открыть входную дверь как раз в тот момент, когда я собиралась выпустить майора! Когда мы подошли к двери, я была совсем слаба, в то время как майор казался таким спокойным, как будто он нанес визит.
– Очень любезно с вашей стороны, – сказал он, пытаясь снять шляпу.
– О, не обращай внимания на вежливость, – выдохнула я. – Бриллианты у вас. Это все, что имеет значение. Спокойной ночи. Передайте от меня привет миссис Тэтчер.
И он исчез! Я закрыла дверь и прокралась наверх. Сначала я почувствовала слабость, а потом истерику. Когда Кассиус вернулся домой в одиннадцать, я лежала на диване в слезах, и все, что я могла ему сказать сквозь рыдания:
– Бриллианты пропали! Бриллианты исчезли!
Сначала он подумал, что я сошла с ума, а потом, когда я, наконец, показала ему, он разволновался почти так же, как и я. Он спустился вниз и принес бутылку шампанского, и мы отпраздновали это событие в полночь в нашей комнате. Позже нам пришлось солгать Перкинсу, чтобы объяснить, почему не хватает одной бутылки. Но какое значение имела ложь или даже мнение Перкинса о нас? Мы больше не были раздавлены весом ста шестидесяти двух алмазов, которые нам не принадлежали!
Такова история моей связи с этим делом. С той ночи я никогда не видела и не слышала о камнях, не видела ни майора, ни миссис Тэтчер. Алмазы поступили в наше владение и покинули нас в точности так, как я сказала, и хотя мое заявление может вызвать большое недоверие со стороны моих читателей, все, что я могу сказать, это то, что я готова поручиться за правдивость каждого слова.
Заявление Глэдис, маркизы Каслкорт
Я уверена, что если кто-то и был наказан за свои проступки, так это я. Наверное, мне следовало бы сказать "грехи", но это такое неприятное слово! Я не могу представить себя совершающей грехи, и все же это именно то, что я, кажется, сделала. Я не была бы более удивлена, если бы кто-то сказал мне, что я собираюсь совершить убийство. Я поняла одну вещь: вы не знаете, что можете сделать, пока не испытаете искушения. И тогда вы поступаете неправильно, прежде чем осознаете это, и внезапно до вас доходит, что вы преступник совершенно неожиданно, и никто не удивляется больше, чем вы. Я, конечно, знаю, что я была самым удивленным человеком в Лондоне, когда поняла, что я … Но я слишком отвлекаюсь, а я хочу рассказать свою историю просто и коротко.
Всем известно, что, когда я вышла замуж за лорда Каслкорта, я была бедна. Чего все не знают, так это того, что я не была прирожденным бережливым человеком. Расточительность была у меня в крови, как пьянство или любовь к картам у некоторых мужчин. У меня вообще никогда не было денег. Я годами носила одни и те же перчатки и всегда шила себе платья, тоже неплохо. Я сшила платья, о которых говорила леди Банди, но это не имеет никакого отношения к делу, я ухожу от сути.
Как я уже говорила, я была бедна. Я не знала, насколько
