счастливыми!
Когда я сидела вот так, вошел Томас, один из лакеев, с письмами. Я заметила, что у него была целая пачка. Некоторые из них были моими, и я положила их на стол рядом с собой. Лениво и без интереса я увидела, что в связке Герберта была маленькая шкатулка, в которой рассылаются драгоценности. Томас вышел из комнаты, а я продолжала смотреть в окно, пока внезапно не услышала, как Герберт подавил восклицание. Я повернулась к нему и увидела, что он держит в руке открытую коробку.
– Что это значит? – Спросил он. – Какая необыкновенная вещь! Посмотри, Глэдис.
И он подошел ко мне, протягивая коробку. Она была набита ватой, и на ней лежало огромное количество не оправленных бриллиантов разных размеров. Мое сердце подпрыгнуло к горлу. Я села, вцепившись в подлокотники кресла.
– Что это такое? – спросила я. Мой голос звучал неожиданно высоко и громко. – Откуда они взялись?
– Я ничего о них не знаю! Это слишком странно! Посмотри, что написано на этом клочке бумаги, который был внутри коробки.
Он протянул маленький листок бумаги, на котором были четко обозначены складки. Поперек них на машинке было напечатано два предложения. Я схватила листок и прочитала слова:
Нам не нужны ваши бриллианты. Вы можете оставить их себе и вместе с ними принять наши наилучшие пожелания.
Бумага полетела к моим ногам. Через мгновение я поняла, что все это значит. Воры обнаружили, что бриллианты были фальшивыми, и вернули их. Я осознала, что испуганное лицо Герберта внезапно наполнилось выражением острой тревоги, когда он закричал:
– Ну, Глэдис, в чем дело? Ты белая, как смерть!
Он подошел ко мне, но я жестом отстранила его и поднялась на ноги. Тогда я поняла, что час настал, и, хотя я подозреваю, что была очень бледна, я не чувствовала такого страха, как раньше.
– Это твои бриллианты, Герберт, – сказала я тихо и отчетливо, – или, возможно, я должна сказать, что это их заменители. Твои бриллианты в Париже, у Барьера, в четырехместном доме, на улице Круа-де-Пети-Шам.
– Глэдис! – Воскликнул он. – Что ты имеешь в виду? О чем ты говоришь? Ты выглядишь такой белой и странной! Сядь, дорогая, и скажи мне, что ты имеешь в виду.
– О, Герберт, – воскликнула я, и в моем голосе внезапно зазвучала боль, – позволь мне сказать тебе! Не останавливай меня. Если ты злишься на меня и ненавидишь, подожди, пока я закончу, прежде чем ты скажешь это. Я должна во всем признаться. Я должна, дорогой. Ты должен выслушать меня и не пугать, пока я не закончу, потому что, если я не скажу тебе сейчас, я непременно умру.
А потом я рассказала … я рассказала все. Я не упустила ни одной мелочи. Мои первые счета, и Болконский, и ювелир, и ломбард, и все было в нем. Как только я начала, это было не так уж трудно, и я вылила все. Я не пыталась выгородить себя или попросить прощения. Но когда все было закончено, я сказала голосом, который, как я слышала, внезапно стал хриплым и дрожащим:
– А теперь, я полагаю, я тебе больше не понравлюсь. Вполне естественно, что ты не должен любить меня после этого. Я прошу только об одном, и я, конечно, знаю, что не имею права просить об этом, а именно, чтобы ты не отсылал меня от себя. Наверное, меня следовало бы посадить в тюрьму. Но, Герберт, кем бы я ни была, я любила тебя! Это уже кое-что.
Я не могла продолжать дальше, да в этом и не было необходимости, потому что мой дорогой муж, казалось, совсем не сердился. Он взял меня, всю плачущую и дрожащую, в свои объятия и сказал мне самые милые вещи, такие вещи, которые никто не записывает пером, только между ним и мной.
А я? Я уткнулась лицом ему в плечо и слабо заплакала. Никто не знает, насколько я была счастлива, кроме человека, который был совершенно несчастен и внезапно обнаружил, что его страдания закончились. Действительно, стоит быть несчастным, чтобы полностью оценить радость снова быть счастливым.
Что ж, на этом все действительно заканчивается. Через несколько дней Герберт поехал в Париж и выкупил бриллианты, и теперь они оправляются в имитацию старых оправ, которые утрачены. Я не поеду с ним в Париж. И я не поеду в Лондон в следующем сезоне. Оба места слишком полны ужасных воспоминаний. Возможно, когда-нибудь я буду относиться к ним так же, как до похищения алмазов, но сейчас я вообще не хочу покидать деревню. Кроме того, здесь мы можем сэкономить, и четыре тысячи фунтов, необходимые для возвращения камней, были для Герберта хорошей суммой, которую он должен был заплатить сразу. И потом, в деревне так сладко и спокойно. Ничто не беспокоит человека. О, как приятно иметь спокойную совесть! Человек не знает, насколько ему хорошо, пока не потеряет покой.
На этом мой рассказ заканчивается. Я осмелюсь сказать, что очень плохо, что я совсем не умна. Но у этого есть одно достоинство – быть полностью правдивым, и я рассказала все. Ничто не было утаено, и ничто не было искажено. Это беспристрастный и точный отчет о моей роли в деле об алмазах Каслкорта.
