ее щек большим пальцем. — Хочешь шоколадку?
Шоколадку? Он серьезно?
— Хочу, — осторожно соглашается она, — но сначала воды.
И Гриша приносит ей стакан воды, а потом как по волшебству достает из тумбочки плитку, вскрывает, отламывает кусочек и кладет ей в рот. Даже двигаться не нужно… Долька приторно-сладкая, тает на языке. Вообще Яра предпочла бы не молочный шоколад, а горький, но для такого случая это именно то, что надо. И вообще, если верить ощущениям, она в сказке… И для этого нужно было всего лишь лишиться девственности? Что ж ей раньше-то никто не сказал?
Впрочем, не всего лишь. А именно с ним.
Она рассасывает дольку и проглатывает, и Гриша протягивает ей еще. Яра чувствует себя птенцом, которого кормит заботливый родитель.
— Как это тут оказалось? — спрашивает она, глотая третий кусочек.
Григорий вдруг краснеет.
— Ну, я готовился, — отводит глаза он.
Вот это да. Так правда бывает, или ее сбила машина, и она сейчас в коме, вот мозг и сочиняет для нее истории поприятнее?
— Ты в курсе, что ты самый лучший?
Самый надежный. Самый-самый. Ее.
Гриша смущенно улыбается в ответ и тоже кладет себе в рот кусок, смакует.
— Просто хотел, чтобы все у тебя в первый раз было как можно лучше. Как правильнее.
— У тебя получилось, — отвечает Яра и пристраивается ему под бок. — А у тебя как было?
Григорий смеется, но смех этот какой-то горький.
— В общежитии, быстро и сумбурно, с дверью, подпертой стулом. Не то чтобы я ее сильно хотел, но ситуация располагала, она явно этого ждала, а мне стало стыдно отказать. Больше мы не пересекались. Яра, ты точно в порядке?
— Лучше всех, — она трется носом о его ребро.
Его кожа пахнет потом. Приятный запах. Яра касается языком. На вкус терпко и солоно.
— Ты была великолепна.
Что? Она снова поднимает на него взгляд. Черные глаза смотрят с нежностью.
— Я же ничего не делала, — шепчет она.
— Неправда, — качает головой Грач. — Ты мне доверилась, открылась, не зажималась. Это многого стоит.
Яра покусывает язык. У нее сто сомнений по этому поводу, и одно из них тянет руку выше всех.
— А тебе хоть немного было хорошо?
— Вообще нет, — усмехается он. — Поэтому я и кончил.
Нет, ну это невыносимо!
— Гриша! Давай без шуток! Я очень переживала, что тебе со мной не будет хорошо. Я же неопытная совсем и не знаю, как и что делать…
— Ты сейчас серьезно?
— Серьезней некуда…
— Яра, ты была прекрасна, восхитительна и аппетитна, как булочка с кремом. И я получал кайф уже просто от того, что это была ты.
Булочка с кремом? Видела она, как он уплетает эти самые булочки, так что это точно комплимент. Ладно, пока что ее устроит, а потом она найдет способ поднять уровень своей компетентности в данной сфере. У них же теперь много ночей впереди, правда? И не только ночей… И кстати…
— А что ты там представлял про нас во время тренировок?
— Яра!
И снова смущается. Да сколько можно-то! Все, уже все случилось, запретных тем не осталось, пусть успокаивается.
— Нет, ну мне интересно, — налечь сверху, грудью на грудь. Теперь можно не переживать из-за прикосновений. Любых. И это здорово. — Я хочу знать все в подробностях. И вообще, вдруг мне понравятся твои фантазии, и мы воплотим их в реальности?
Брови вверх, глаза побольше и улыбку как можно более многообещающую.
А он даже не краснеет. Пунцовеет. О-о-о… Вот теперь она точно от него не отстанет.
— Так, Яра, все, угомонись. Теперь нас ждет проза жизни.
— Что? — непонимающе хмурится она.
— Душ. Пойдем. Или, если хочешь, иди первая…
— Нееет, — тянет Яра, — пошли со мной. А то вдруг там такую аппетитную и великолепную меня кто-нибудь съест. А я так и не узнаю, о чем были твои мечты.
— Еще один вопрос, и ты пойдешь одна.
Яра вздыхает и садится на кровати, невинно хлопая ресницами. Вот она — вся такая послушная. А правду она все равно выпытает. Она упертая.
Пена дней. Пузырь первый. Флешбэк.
Год назад.
— Гриш, стоп, я больше не могу.
Шест со звонким стуком летит на пол, несколько раз подпрыгивает, прежде чем окончательно успокоиться, и звук эхом разносится по пустому тренировочному залу, в котором они одни. Яра падает спиной на мат, закрывает глаза, дышит тяжело и часто, грудь вздымается и опадает, пот покрывает кожу, угольно черная тонкая прядь волос выбилась из косы и приклеилась к виску, проползла змеей на щеку… Она запрокидывает голову, тянет сначала в одну, потом в другую сторону, разминая шею, потом заводит руки назад, сцепляет ладони в замок и вытягивается в струну. Поясница прогибается над матом…
И всё это не открывая глаз.
А это значит, что он может смотреть на нее сейчас.
Лучше бы он ослеп. Наверное, это единственный способ перестать это делать.
— Прости, я сегодня не в форме, — вздыхает Яра. — Надо было позвонить тебе и отменить тренировку, но думала — справлюсь.
Она заканчивает свою разминку, и дыхание у нее постепенно выравнивается. Капля пота скользит с подбородка вниз по шее, стекает в яремную впадину, а из нее — в разрез майки. Грач не сдерживается: сглатывает и облизывает губы. Он почти уверен, что она это все не специально, потому что и правда выглядит уставшей, но от этого еще хуже.
За те мысли, что сейчас одолевают его, где-то в аду черти уже заранее жгут костер в его честь и подливают масла на раскаленную сковородку. И, видят боги, он это заслужил уже тем, что до сих пор не выколол себе глаза, раз не может отвести их от нее.
Но если единственное, что ему суждено — это смотреть, то почему он не может позволить себе даже этого? Жизнь и так была к нему не особо милостива, так зачем ему было дано еще и такое испытание? Зачем ему послали эту девочку, совсем ребенка даже в свои восемнадцать. Эту девочку, которая слишком доверяет ему. Эту девочку, которая восемь месяцев назад призналась, что любит
