в медицинских вузах стран СНГ. У него тогда учились москвичи — Геннадий Большаков, Валентина Хватова, Борис Марков (теперь они доктора наук, профессора); с Украины Виталий Миликевич, впоследствии тоже доктор наук, он трагически погиб несколько лет назад; из Белоруссии Леонид Величко; из Армении Эдуард Киликян и Эдуард Геворкян; из Ставрополя Ольга Валенкова и Борис Мироненко; из Ингушетии Магомет Максудов; из Осетии — я.
Он создал уникальный коллектив. И для каждого из нас у него находилось место в его душе. Ко всем он относился одинаково и всем помогал.
Мы жили большой кафедральной семьей; ценили друг друга, любили друг друга, помогали друг другу. А В. Ю. Курляндский остался в моей памяти как один из самых ярких, светлых, мудрых, доброжелательных людей, каких я больше не встречала в своей жизни».
В наш век с сумасшедшим темпом жизни иногда теплые человеческие отношения, чувство симпатии и даже дружбы друг к другу выливаются не столько в частое общение, сколько в ощущение, что такой человек существует, он есть и всегда рядом. Сегодня это признак истинно дружеских чувств.
Признаемся, что даже редкие встречи с друзьями или приятными и интересными людьми больше греют душу, чем застолья, общение с людьми, что тоже бывает, чуждыми по духу или интересам.
Очень точно о современном общении сказала Нина Федоровна Курляндская, увидев свою приятельницу, дающую интервью по телевизору, и удостоверившись, что та неплохо выглядит и довольна жизнью:
— Прежде мы общались с помощью писем. Как приятно было получить письмо! Потом по телефону. А теперь — по телевизору.
«Мы не так уж часто встречались с Вениамином Юрьевичем домами.
Но по делу часто. Вениамин Юрьевич был замечательным ученым, увлеченным своим делом человеком. Он болел за свое дело, и ему всегда были видны перспективы стоматологии, когда другим они были непонятны.
Я ему помогал осуществить внедрение металлов, заменяющих золото…
А как врач он меня спас. На десятки лет сохранил мне все зубы, хотя другие врачи, пока я не попал к нему на консультацию, собирались удалить почти все…» Это вспоминает Николай Константинович Байбаков — бессменный Председатель Госплана СССР, если не считать пары лет агонизирующего существования Советского Союза в начале перестроечного периода, когда его сменил на посту председателя его заместитель Н. Рыжков.
Жизнь Николая Константиновича это, скажем, зеркальное, но положительное отражение эпохи. Он всегда был в гуще событий, как комсомолец, увлеченный идеей, как комсомольский руководитель, как политический деятель. К слову сказать, когда началась перестройка, множество сподвижников Сталина и политических деятелей времен Союза подвергались обструкции в печати: печать просто захлебывалась от выплескивания компромата на бывших «неприкасаемых». Н. К. Байбаков был одним из немногих, кого не коснулась критика.
А он был почти с юных лет в «руководителях». Не раз встречался со Сталиным, собственно Сталин и поставил его руководить нефтяной промышленностью. По образованию Байбаков был нефтяник.
Николай Константинович в дружеской беседе как-то рассказал Курляндскому, как это было.
Однажды его, еще совсем молодого человека, вызвал к себе Сталин.
Байбаков был приглашен к нему в кабинет. Когда он вошел, в первый момент он никого не увидел.
Сталин сидел высоко на лестнице возле книжных полок и листал книгу. Поскольку он сидел высоко, взгляд вошедшего невольно упал ему на ноги. Обут Сталин был в мягкие сапоги с аккуратно вырезанными дырочками на мизинцах. Сталин пояснил: чтобы мозоли не болели.
Он спустился вниз и проницательно посмотрел на взволнованного, если не сказать перепуганного, Байбакова. А непредсказуемости Сталина боялись все.
— Я пригласил Вас, — сказал Сталин, — чтобы назначить Вас наркомом нефтяной промышленности. Как Вы думаете, каким должен быть нарком?
Байбаков начал перечислять: профессионалом, ответственным, любящим свое дело и т. д.
— Нарком прежде всего должен иметь бичачьи нервы, — сказал Сталин.
Впоследствии, когда стало можно, Байбаков описал эту сцену в своей книге.
Рассказывает Нугзар Борисович Журули, доцент, главный врач клинико-диагностического центра МГМСУ:
«Мне, наверное, повезло больше чем другим. Я много общался с Вениамином Юрьевичем в неформальной обстановке.
Когда я учился в аспирантуре, мне часто приходилось с группой спортсменов выезжать на соревнования (я — мастер спорта). Вениамин Юрьевич живо интересовался спортом и с удовольствием беседовал со мной после поездок, и вообще, спортивная информация из первых рук его крайне интересовала. Кроме того, у меня была машина, а значит, я был мобильный. Иногда подвозил Вениамина Юрьевича по делам. Иногда мы с женой приезжали к нему на дачу или домой, там обсуждались главы моей диссертации. Вспоминается теплая атмосфера у него дома. Импровизированные ужины в уютной небольшой кухне. Радушие Нины Федоровны. «Вот бы вернуть те времена», — говорит моя жена, когда мы вспоминаем прошлое.
Удивительных личных качеств был Вениамин Юрьевич.
Когда я защищал диссертацию, на Ученом совете при голосовании два голоса были против (из двадцати).
— Не расстраивайся, — сказал мне Вениамин Юрьевич, — это не тебе бросили черные шары, а мне.
— Почему же вы тогда своим научным противникам не бросили черные шары. Остальные защищающиеся получили по 20?
— Я никогда этого не делаю, — ответил он, — диссертанты не виноваты, что их руководители не могут найти общий язык.
Вспоминается еще один случай, когда профессор проявил себя поддерживающим людей, стремящихся в науку.
Выступая оппонентом на Ученом совете но докторской Вениамин Юрьевич оценил только положительные моменты диссертации, а потом заключил:
— О недостатках работы я уже рассказал соискателю в личной беседе.
Подобные истории о нем распространялись мгновенно, и мы уважали и любили его еще больше. Вениамин Юрьевич был человеком замечательного чувства юмора, я уже не говорю о любви к шуткам, розыгрышам, анекдотам.
Вот сценка с государственного экзамена.
Выпускник что-то отвечает по учебнику Курляндского — путается. Экзаменатор спрашивает:
— О лекциях Курляндского вы хоть слышали (а он обязан был их посещать во время учебы)?
— А как же, — вдохновляется студент, — только он давно умер.
Экзаменатор аж на стуле подскочил и стал требовать от комиссии поставить двойку. Курляндский, присутствовавший в комиссии, поинтересовался, в чем дело. Возмущенный экзаменатор рассказал. Как же хохотал Вениамин Юрьевич:
— Судьба классика! Известен после смерти!
Или другой случай, тоже на госэкзамене.
Отвечает студентка из Китая. Мнется, запинается. Вениамин Юрьевич слушал, слушал, а потом говорит:
— Вам по-русски отвечать трудно, давайте то же самое по-китайски.
Девушка преобразилась и зачастила. Вениамин Юрьевич поставил ей пятерку.
— Профессор, вы ведь не знаете китайского! — сообразил кто-то в комиссии.
— Вы же слышали, как быстро и уверенно она отвечала. Наверное, знает!
Он придерживался принципа: лучше о человеке думать хорошо, чем плохо.
Однажды профессор получил двойку.
На кафедре было нововведение — поставили машину информационного контроля с ответами
