крепость четыре мужика дворовых, без изъянов, здоровых, не старше сорока годов. И будет передано в крепость четыре дворовые девки без изъянов и болезней, не старше сорока годов. Также в содержание невесты будет передано тысяча талеров серебра чеканки земли Ребенрее. А жениху от дома Маленов будет дано шестьсот гульденов золотом в приз по свершению таинства венчания.
На этом канцлер закончил, он положил лист бумаги на стол перед Волковым. Но тот бумагу не трогал, а взял ее брат Семион. И, не читая ее, даже не заглядывая в нее, сразу задал вопрос, как раз тот, который хотел бы задать кавалер:
— Уделов и сел за невестой не будет? Полей, покосов, выпасов, лугов или, может, лесов? Ничего?
— Ничего такого, — сказал молодой граф. — Только то, что в списке. Поместий лишних у фамилии нет. Они все и так оспариваются моими братьями и другими родственниками. — Девица рода фон Мален — и так награда немалая, многие бы взяли ее и без приданого, только за кровь и честь.
— С этим я согласен, — наконец произнес Волков. — Я и сам считаю, что фамилия Мален оказывает мне честь, предлагая свою девицу мне в жены.
Все, кто сидел напротив, закивали головами, даже нотариус, и тот мотал головой.
— Но мне надобно время, чтобы подумать, — продолжал Волков. — Никто из вас, господа, не будет осуждать меня, если попрошу время на размышление?
— Нет-нет, никто вас не осудит, — сказал графа. — Это у холопов женитьбы — дело веселое.
— Да, чего им, попа позвали, пива выпили да и легли под куст, — смеялся канцлер. — А может, и попа звать не стали.
Все смеялись, атмосфера явно переставала быть сугубо деловой.
— Да, — соглашался граф, — у холопов жизнь проста и легка, женись на том, кто приглянулся, а для нас брак — это политика. Мы были бы рады видеть столь сильного мужа, как вы, в нашей фамилии. Да и вы, наверное, хотели бы видеть в родственниках графа.
— Не стану врать, об этом и не мечтал я даже, — сказал Волков.
— Так соглашайтесь, и граф вам будет отцом названным, а я названным старшим братом, — продолжал граф.
— Еще раз прошу у вас времени на раздумье, — отвечал ему кавалер.
— Конечно-конечно, мы все понимаем, — улыбался фон Мален.
А канцлер, также улыбаясь, добавлял:
— Только хотелось бы нам услышать ваш ответ до конца уборочной, до фестивалей у мужиков. А уборочная уже начинается, вам две недели хватит на раздумья?
— Хватит.
— Что ж, тогда будем ждать вашего решения, — сказал канцлер. — А если по приданому у вас будут какие-то пожелания, то мы готовы рассмотреть их.
— Я за две недели все обдумаю и сообщу вам.
Все стали вставать из-за стола, раскланиваться. А на выходе его ждала Элеонора Августа с теми же женщинами. Элеонора снова почти уселась на пол, когда он вошел в комнату. Но на сей раз он не прошел мимо, а подошел к ней, взял за руку и помог подняться.
Она все равно не поднимала глаз, смотрела в пол.
— Вы знаете, о чем я говорил сейчас с вашим братом? — спросил Волков у нее.
— Знаю, — тихо отвечала девушка.
— Желаете ли, чтобы это случилось?
— Жены из рода Маленов не желают ничего, чего бы не желали их отцы, братья и мужья, — нравоучительно сказала дородная дама.
Но Волков и не глянул на нее, он ждал ответа от Элеоноры.
— Что угодно папеньке, то угодно и мне, — наконец ответила та и подняла на него глаза.
И кавалер вдруг понял, что она на его вкус совсем не красива. Куда ей до Брунхильды?
— Хорошо, — сказал он, — этого для меня довольно. До свидания.
Он шел вниз по лестнице и думал о словах этой женщины, а монах шел и говорил:
— Теперь ясно, зачем сюда епископ приезжал, зачем на разговор графа звал.
Волков остановился, повернулся к нему так быстро, что монах едва не налетел на него:
— Так ты думаешь, это затея епископа?
— Да уж ни мгновения не сомневаюсь, — отвечал брат Семион. — Да и дочка графа в девках засиделась, Малены тоже рады будут, тут все одно к оному. А вам и приданое давать не нужно, и так возьмете.
Вы ж не откажитесь от нее.
— А зачем это епископу? — не понимал Волков.
— Да как же зачем, господин, тут же все на поверхности лежит, — искренне удивлялся монах. — Вы свару с кантоном затеете, герцог на вас обозлиться, решит покарать или в тюрьму бросить, а граф, родственничек ваш, выгораживать вас станет. А как вас не выгораживать, если вы муж его дочери? Нет, епископ хоть стар, а наперед смотрит. Он вам опору готовит в графстве.
— Чертовы попы, — произнес Волков.
Он буквально почувствовал, как его толкают в спину, приговаривая:
«Ну, давай, давай, начинай свару, затевай войну».
— А если я не захочу воевать? — спросил он глядя в хитрое лицо монаха.
А тот и ответил сразу, не моргая и не размышляя ни секунды:
— Тогда вам тем более на графской дочке жениться нужно. Если уж вы надумали против воли церковных сеньоров идти, так тогда хоть с мирскими сеньорами подружитесь. Родственники такие вам никак не помешают.
Кавалер повернулся и пошел, размышляя на ходу над словами монаха.
— И нечего вам печалиться, — продолжал монах, идя за ним. — Все у вас есть, и еще больше будет, главное — голову не терять.
— Думаешь?
— Конечно, вы ж с серебряной ложкой во рту родились.
Волкова аж передернуло от этих слов, он опять повернулся к монаху и зарычал:
— С ложкой родился? С ложкой? С какой еще ложкой? Один сеньор, сидя в Ланне, другому сеньору, сидящему в Вильбурге, пакость строит, а я рискую головой, я или на войне погибну, или на плахе, или в тюрьму попаду, или мне бежать придется. И где тут ложка? Где ложка, болван?
Монах молчал.
— Это у них там ложки, — он указывал пальцем в сторону раскошенного бального зала, — у них, а я родился с куском железа в руке. Чувствую, что и умирать мне придется с ним же и с еще одним куском железа в брюхе.
Они вышли из замка, кажется, кавалер немного успокоился.
— Не вздумай об этом разговоре сказать епископу, — произнес он, влезая на коня и чуть опираясь на плечо Максимилиана.
— Я и не помыслил бы об этом, — отвечал монах, — но вот то, что граф предложил вам руку его дочери, обязательно упомяну, когда мы приедем за деньгами. Это он должен знать.
— Об этом скажи, — согласился Волков.
— Экселенц! — Сыч смотрел на Волкова во
