На секунду Роберт замер, затем его руки обхватили ее и крепко сжали. Его губы жадно искали ее рот; гладя ее волосы, он языком проник сквозь преграду ее губ. Девушка отстранилась, опасаясь не столько его пылкости, сколько близости людей.
— Аманда, Бога ради, дай мне дотронуться до тебя! В последний раз нам не удалось побыть наедине ни секунды, твой отец постоянно находился рядом! — воскликнул Тэрритон, но она заставила его умолкнуть; приложив пальчик к его губам.
— Пойдем в беседку, — шепотом приказала она.
Схватив его за руку, она сбежала по ступеням задней лестницы, увлекая его за собой. Она хорошо знала эту беседку: здесь она играла, будучи ребенком, и сейчас, переплетя пальцы с пальцами Роберта, Аманда быстро нырнула в заросли кустарника. Ночь была тепла. Нежный ветерок тихонько шелестел листвой, в серебристом лунном свете распустившиеся цветы стелились по земле пестрым ковром.
— Аманда! — позвал Роберт, но она, смеясь, обогнула живую изгородь из дикой вишни и оказалась у статуи Венеры, стоявшей в центре журчавшего фонтана. Прекрасная мраморная статуя казалась живой, скульптору удалось, воплотить в ней образ чистоты и невинности. Два купидона над головой богини играли локонами мраморных волос, кованая чугунная скамейка поджидала тех, кто приходил полюбоваться статуей.
Задыхаясь, Аманда упала на скамью.
— О, Роберт! — в восторге прошептала она. — Наконец-то мы одни!
Послышался странный шорох. Аманда нахмурилась было, но затем решила, что это просто ветер шумит в ветвях.
Она улыбнулась возлюбленному и взяла его за руку.
— Сядь рядом, мне надо поговорить с тобой.
— Аманда, сначала я должен поцеловать тебя.
— Роберт! Сядь!
Он повиновался, и девушка прильнула к возлюбленному, положив голову ему на плечо. Он медленно, очень медленно склонился к ней. Затем нашел ее губы и приник к ним нежным и крепким поцелуем.
Аманда провела пальцами по его щеке и почувствовала, как его ладонь накрыла ее руку. Она прижалась к нему еще сильнее. Ей было слышно, как бьете» его сердце. Руки Роберта заскользили по ее корсажу, лаская обнаженную грудь.
Какое-то внутреннее тревожное чувство подсказало девушке, что она ведет себя не так, как пристало леди. Она любит, ей хочется просто прильнуть к любимому, нежиться в его объятиях и вместе мечтать о будущем.
Нужно отодвинуться. Его поцелуи и ласки становились все смелее. Они были в садовой беседке одни; Аманда поняла, что излишне раздразнила его.
— Любовь моя, подожди! — вздохнула она, поймав его ищущие пальцы и прижав их к бедру.
Он, казалось, не вполне понимал ее слова. Тяжело дыша он уставился на девушку. Затем снова потянулся было к ней, но она отстранилась.
— Роберт…
— Ты должна быть моей!
— Я люблю тебя. Наше время придет, но, Роберт…
— А я хочу тебя сейчас! Мне нужно почувствовать твои губы, твое тело, я хочу быть рядом с тобой. Я же мужчина, Боже праведный, неужели ты не понимаешь этого?
— О, Роберт! Я тоже мечтаю о тебе, но мы должны подождать.
Ты ведь все понимаешь. Мой отец… — Нет, дело было не только в отце. Дело было в чести. Она дочь лорда Стирлинга из Стирлинг-Холла и, хотя любит и любима, обязана держать себя в руках. До тех пор, пока не будут произнесены заветные слова. До тех пор, пока они не соединятся перед Богом.
— Иди же ко мне, любовь моя. Почувствуй мои губы, мои поцелуи…
Ее испугало то неистовство, с которым Роберт вновь схватил ее.
Они много раз раньше смеялись и дурачились, но такого между ними еще не было. Стоило ей, бывало, нахмуриться, и его пыл угасал, а сейчас он не обращает внимания даже на ее сопротивление.
— Роберт! — Вырвавшись, Аманда вскочила на ноги.
Тэрритон быстро поднялся за ней и обхватил ее плечи. Когда он заговорил, голос его звучал хрипло:
— Аманда, полно, мы уже не раз играли в эту игру. Ты наверняка чувствуешь то же, что и я, страдаешь и корчишься так же, как и я, так же сильно мечтаешь о том, чтобы твое желание сбылось. Я готов отдать жизнь за одно прикосновение к тебе, за один твой поцелуй, а ты продолжаешь дразнить и мучить меня, насмехаться надо мной. Мы уже не дети. Я больше не могу терпеть!
Девушка вывернулась из его рук с искренним состраданием к нему, но все же немного встревоженная.
Она не хотела того, чего с такой страстью жаждал он. Для женщины в браке кроется несколько иной смысл, нежели тот, что видят мужчины Ей хотелось быть близко к нему, нравилось, что ее любят.
Остальное, Аманда была убеждена, придет со временем, — Мы не можем, Роберт. Пока не поженились.
— Поженились?!
То, как он произнес это слово, моментально подсказало ей, что Женевьева не солгала. Нет, не нужно сожалеть о том, какие страдания она причиняет Роберту, лорду Тэрритону Сердце пронзила боль. Ей захотелось упасть на землю, закричать. Может быть, умереть.
— Так это правда? — воскликнула она, отшатываясь от него — Ты собираешься жениться на герцогине ради ее поместий и титула!
— Аманда! — С совершенно несчастным лицом Роберт снова потянулся к ней. — Аманда, я люблю тебя. Но у меня нет выбора. А для нас с тобой это не имеет значения.
— У тебя нет выбора! — воскликнула она. — Ах ты, отвратительный, гнусный, трусливый мерзавец! Как ты смел?! — И девушка наотмашь ударила его по щеке.
Хватая ртом воздух, он сузившимися глазами смотрел на нее.
— У меня нет выбора!
— Никогда больше не подходи ко мне. Никогда!
— Я не мерзавец, миледи. Подождите, когда ваш отец решит выдать вас замуж, тогда посмотрим, пойдете ли вы против понятия долга и приличий.
— Понятие долга! Ты сказал, у тебя нет выбора? — снова вскипела Аманда:
— Так Просто было сказать «нет», милорд! Но ты не захотел говорить «нет», не правда ли? Ах да, конечно! Ты же станешь герцогом Что ж, пусть будет так. Бери в жены герцогиню, получай титул Надеюсь, это будет достойным вознаграждением за твою жалкую душонку и мое разбитое сердце.
— Черт побери, Аманда! — закричал Роберт и, бросившись к ней, крепко прижал к себе — Ты не права! Подожди, тебя просватают за какого-нибудь жалкого урода вроде лорда Гастингса, с тремя подбородками и четырьмя складками на животе, тогда ты раскаешься в том, что оскорбляла меня, Я люблю тебя, и ты не сможешь забыть меня Увидишь, А теперь хватит изображать стерву и дразнить .
— Как ты смеешь… — начала она низким охрипшим, голосом, дрожащим от негодования и душевной боли.
— Ты сама довела меня до этого! Строила мне глазки и кокетничала, довела меня чуть ли не до сумасшествия своими прикосновениями, а теперь требуешь, чтобы я не приближался к тебе…
