Найди эту сволочь! Что он знает?!
В поисках главаря банды помог случай. Пара не очень молодых влюбленных, подыскивая спокойное местечко, чтобы уединиться, заехала на территорию свинофермы пригородного колхоза. Розовобоких хрюш уже давно пустили под нож, ферма пустовала, разрушаясь и ветшая. Около здания, напоминавшего лагерный барак тридцатых годов, возвышалась ржавая водонапорная башня. Женщине она сразу не понравилась: может, сработала интуиция, а может, мужчина не оправдал ее надежд. Так или иначе, женщина не спускала с нее глаз, сумев на фоне заката разглядеть круглый кочан человеческой головы, высунувшейся из люка и мгновенно исчезнувшей.
Женщина оказалась бдительной, заставила любовника гнать «Москвич» на предельной скорости до первого городского телефона-автомата.
Поступивший сигнал дежурный по отделению передал Баранову с комментариями:
— Привиделось что-то бабе…
Марк Игнатьевич вставил обойму в табельный «макаров», приказал поднять по тревоге собровцев. Не дожидаясь, пока к группе захвата присоединятся областные специалисты, бравый следователь стрелой помчался к свиноферме.
Нюх, важнейшее качество сыскаря, у Баранова был.
Резервуар водонапорной башни действительно служил прибежищем затравленному, обложенному со всех сторон милицией вожаку стаи громил.
Услышав вой сирен, Горбыль, не высовываясь, выставил руку и пальнул разок наугад.
Милицейский мегафон разразился искаженным до неузнаваемости голосом Баранова:
— Эй, Соловей-разбойник, бабахнешь из хлопушки — живьем в этой консервной банке поджарим…
Бочка забухала:
— А, ментяры поганые! Замели! — Нервы у осажденного сдали. Было слышно, как он припадочно стучит кулаками по стенам башни.
Марк Игнатьевич сбросил пиджак, снял «макарова» с предохранителя, вырвал изо рта сидевшего рядом водителя сигаретный окурок, глубоко затянулся.
— Ну, я тронулся… — со струей дыма выдохнул он, пинком открывая дверь машины.
Никто и глазом не успел моргнуть, как Баранов уже карабкался наверх, цепляясь левой рукой за приваренные к боку башни железные скобы.
Коллеги засуетились, забегали, лавируя среди машин:
— Люк под прицелом держите!
Марк Игнатьевич ловко, точно заправский альпинист, преодолел подъем, встал во весь рост наверху и ногой сдвинул крышку люка. Затем, смешно подпрыгнув, нырнул вниз.
Сердца друзей-сослуживцев екнули. Собровцы, страхуя друг друга, гурьбой ринулись к башне.
Гулкое эхо выстрела, усиленное закрытым пространством резервуара, разлилось по округе.
Люди возле башни замерли. Развязка наступила слишком неожиданно. Вздох облегчения вырвался у многих, когда сосредоточенно-спокойная физиономия следователя выглянула из люка.
Баранов спустился на землю, сел на корточки, привалился спиной к холодному металлическому боку башни. Командир собровцев, не снимая маски, спросил:
— Зачем так рисковать? Этот гад и так никуда бы не делся!
Следователь тыльной стороной ладони вытер серо-бурые капельки с лица.
— Мозг?! — удивленно-весело произнес Баранов, рассматривая разводы, оставшиеся на коже. — Смотри, братан, мозги из него вышиб! — Он помахал рукой перед глазами собровца. — А риск, командир, это самый кайф, и я его словил! — Марк Игнатьевич блаженно улыбнулся, став похожим на наркомана, всадившего иглу в вену с первой попытки.
Дотошные законники прокуратуры пытались осудить поступок Баранова, подвергали сомнению право мерность применения огнестрельного оружия, утверждая: бандита можно было заставить сдаться. Рты канцелярским крысам позатыкал Хрунцалов, навестивший кабинеты говорливых работников прокуратуры.
За Горбыля министр внутренних дел наградил Марка Игнатьевича благодарственной записью в личное дело и Почетной грамотой. Лист мелованной бумаги с изображением двуглавого орла над символом МВД и размашистой росписью министра был засунут в дальний ящик письменного стола. Баранов вообще хотел разорвать бесполезную бумагу, но подполковник Ветров отсоветовал:
— Пригодится.
Благодарность Хрунцалова имела конкретное, материальное выражение — великолепные швейцарские часы в титановом корпусе плюс тридцать стодолларовых банкнот, уложенных в обычный конверт.
На словах Петр Васильевич через Ветрова передал следователю, что он толковый мужик и, если дальше будет все понимать с полуслова, далеко пойдет. От себя подполковник добавил:
— Мэр — щедрый дядька. Найдешь с ним общий язык — будешь как сыр в масле кататься. Но помни, Марк, мы все в одной упряжке бежим. Вздумаешь отойти в сторонку — затопчем. Дельце, раскрученное Хрунцаловым, серьезное. Многие солидные люди от него свой куш получают, а терять доходы, сам понимаешь, никто не любит.
Напрасно Ветров говорил туманными намеками.
Следователь знал: его не случайно перетащили в этот город, забыли о прошлых грехах. Взамен от Марка Игнатьевича ничего не требовали, ничего не просили, терпеливо присматриваясь — готов ли он продаться с потрохами, полностью подчиниться человеку, выбравшему его, чтобы включить в состав команды, занятой масштабным и суперприбыльным бизнесом, находящимся не в ладах с законом.
Расстреляв Горбыля, Марк Игнатьевич доказал — он свой и ему можно доверять…
Черты лица мертвой женщины заострились. Желтоватая белизна щек сменялась трупной синевой, проступающей на коже уродливыми пятнами. Страшное ожерелье — след удавки, обвивавшей шею, на глазах становился буро-фиолетовым. Но даже в смерти эта женщина была прекрасна, как античная статуя, созданная резцом гениального скульптора.
Подполковник Ветров, сгорбившись, сидел на краю кровати. Он не обращал внимания на суетившихся вокруг трупа людей из бригады Баранова.
Лишь иногда точным щелчком сбивал упавший на спортивные штаны сигаретный пепел.
— Григорий, — нарушил раздумья Ветрова следователь, — мы закончили. Трупы можно увозить?
Начальник управления вздрогнул, выходя из оцепенения, провел ладонью по лицу.
— Давай, Марк, загружай!
Два милиционера разостлали специальный мешок из черного непрозрачного пластика. Тару для транспортировки трупов подарила полиция города Нью-Йорка русским коллегам после визита американской организации в Москву. Полицейские чины страшно удивились негигиеничности методов работы наших блюстителей порядка, перевозивших трупный материал как попало.
Вернувшись на родину, они решили оказать гуманитарную помощь российским «пинкертонам», выслав целый контейнер пластиковых гробов.
Тело Рогожиной выглядело нелепой фарфоровой куклой посреди створок пластикового мешка смерти.
Свистнула застегиваемая «молния», отсекающая мертвую женщину от мира живых. Милиционеры подхватили черный сверток, переложили на носилки, и в этот момент слабоумный Юрчик, прикованный к кровати, затрясся, пуская ртом хлопья пены. Он кричал так, как не может кричать ни одно живое существо, — протяжно и дико.
