но не с тем посылом.
— Что ты с ним сделала!? Это всё из-за тебя, ясно? Что он, сука, в тебе вообще нашел!? Ещё тогда в ресторане, блин! Я же все видела из машины, как он подошёл на этой веранде, твою мать, к тебе со спины! Ясно!? Он тебя мысленно раздел тогда... Блин, да как...
Матерится, вцепляясь наращенными ногтями в запястья, пытаясь лягнуть и вырваться.
Закрываю глаза, сдерживая ярость, злость и сожаление одновременно. Так, надо прекращать.
— Замри. Поговорим. Не сбегай.
В её порыве отпускаю руки, перебираюсь на землю рядом, отметив, что она не знает, что делать дальше, просто откидываясь на землю и закрывая лицо локтем.
— Нин, давай конструктив, ладно? Я не знаю, что сказать, честно. Начинай сама.
— Зачем...
— Это не конструктив. Ладно, давай сама. Между нами почти ничего нет, я ему никто. — Пропускаю мимо ушей фырканье. — Мы познакомились тринадцать лет назад и, поверь, между нами никогда ничего не было и быть не могло. Тебе показалось. Все это сейчас, я уверена, чтобы просто расстаться с тобой, Нин.
Да, больненько. Да, верить не хочется... не только ей.
— Он просто сваливает на меня этот разговор, вот и всё. Нин, малыш...
Может, мстит за фразу, что он её привязал к себе? Мол, раз догадалась, развязывай сама. Да ну нет...
— Малыш, ты просто невероятная красотка. Знаешь, я тебя когда увидела, с ума чуть не сошла, сравнивая тебя, такую карамельную блонди, с собой. Нин, ты выиграешь любую, поверь, у тебя всё...
— Кроме него.
— Пойми, милая, когда ты ложишься под мужчину. Не морщись, так и есть... что заведомо сильнее, состоятельнее, старше, умнее, в его доме, в его кровати, на его простынях, вдыхаешь его кондиционер от этих простыней, мужчины, что заранее ставит тебя на роль красивой вещицы...
Больно, да-а.
— Детка, даже если ты этого безумно хотела, ты должна быть либо со стержнем, либо со стальными, извини, яйцами, чтобы не рассыпаться, когда он наиграется. А он наиграется, поверь, потому что...
— Не любит..
— И не любил. Ты обалденная, Нин, поверь мне. Просто, поверь, я знаю лишь одно — любовь — это не то, что вспыхивает от обалденно проведенной ночи, ночей и сюсюканья после. А помимо любви — всё остальное пыль.
— Да откуда тебе...
Усмехнулась, заставив замолчать.
— Поверь, 7 лет была такой же, только я хоть осознавала и не убеждала себя, что получаю от этой пыли удовольствие.
— Но...
— Мы переживём это с тобой вместе, я обещаю. Я научу. Ладно?
Отвернулась на бок.
— Почему нельзя его просто привязать..
Как мне это знакомо.
— Потому же, почему нельзя заставить любить даже саму себя.
Всхлипывает, побуждая лечь рядом и крепко обнять, прижав к себе. Она совсем маленькая глупая, что впитывает первой болью... Жизнь.
И я чувствую себя старой тёткой, что несёт какой-то бред, но я не знаю, как это изменить.
— Ноги болят, Нин, у вас там осколки где-то валяются, да?
Всхлипы начинают редеть. Как и песни... И если он не почистил картофель, я его точно через дуршлаг пропущу.
— Не знаю... может, вчера кто разбил.
— Не сказала ему ничего?
— Мне кажется... Я сейчас подумала... Поняла... что он, ну, понял всё и отомстил так за вчерашнее. Око за око, боль за боль.
Закрываю глаза, вдыхая с ароматом зелени её духи. Я не знаю. Я его не знаю.
Хотя нет, почему? Проходили это, слушала же, сушила же Алинины слёзы, когда у них всё прошло через известную ему одному дорогу.
По средствам разговора
Света
Если бы я умела так переворачивать ситуацию... Да цены бы мне не было.
Почему-то некстати, только сейчас, вспомнилось, что Нели как-то ещё в самом начале работы сказала, что начальник у нее — "жуть".
И сейчас вместе с Ниной, сидя на диване в зале, мы обе чувствуем себя школьницами.
И если у моей новоявленной однокашницы это состояние души не так уж и забыто, то...
Давно меня так не отчитывали.
Сначала даже пыталась сопротивляться, серьезно не понимая, в чём я виновата, но в конце концов просто закрыла рот после фразы:
— Это по-вашему МХАТ? Вы обе в "Униженных и оскорбленных" пробуетесь? Или что, нынче актуальна "Джейн Эйр", и обе собрались с котомками на дилижанс?
Выдохнул, пока Нина гуглила незнакомый "дилижанс", ну, хоть остальное знает. А я всё смотрю на Никиту и поджимаю израненные ступни. Его сын скрывает волнение, копаясь в телефоне на краю кресла.
Ну, чего там? Можно слово молвить?
— Первая.
Обалдела, честно... Но обращение не ко мне.
— Мы с тобой уже всё обсудили ранее, верно?
Нина, не поднимая головы, вымолвила согласие.
— Я что-то не так сказал тогда? Или твоя пощёчина была недостаточно громкой? Мало стало?
Сочувствие выпархнуло.
— Зачем ты так...
— Я не с тобой сейчас, Света.
Индюк какой.
— Дальше, Нина, либо ты живёшь в моем доме на моих правилах, не влезая больше в мою личную жизнь, либо я могу позвонить отцу и сказать, что девочка наконец наигралась.
Нет, ну, бесчувственный же...
— Или третий вариант — иди туда, откуда пришла. Что выбираешь?
Нинка молча бесится, но шепчет первое, отводя взгляд даже от меня.
— Отлично.
И тут он глянул, одарив с головы до ног, что аж пальцы в испуге поджались. Резко оторвался от стены и кинул, нахмурившись ещё больше.
— Иди за мной, фея-крестная.
Лучше бы песенки играли, как-то неловко вышло.
Снова кухня, снова картофель, мясо и морковь. Ладно хоть овощи почистил.
Напрягся, упираясь ладонями в столешницу. Резко обернулся и произнёс:
— И что ты об этом надумала?
— Почему сразу надумала?
— А ты умеешь иначе? Что с Никитой, что сейчас. Умеешь не верить собственным домыслам?
И что на такое отвечать?
— По-моему все вполне очевидно, Тём. Повторил ситуацию десятилетней давности, мне по-моему не привыкать...
Его взгляд вдруг замер и не сразу ускользнул от моих мыслей. Мне бы хотелось залезть к нему в голову, понять, что он за человек.
— Хорошо, если это домыслы, тогда что? Случайность?
Хмыкнул, вдруг наклонившись к шкафам, достал какую-то коробку, поставил передо мной. Подошёл вплотную, открыв крышку. Ой, аптечка.
— Что ещё?
— Что?
— Ну, что я ещё сделал? Тебя использовал, дальше? Продолжай
