что они предоставляли выбор игре случая, но сами гностики видели это иначе. Они верили, что Бог направляет все во вселенной, и жребий отражает его выбор.
Подобная практика побудила Тертуллиана к нападению на «образ жизни еретиков»:
сколь он ветреный, сколь бренный, сколь земно-человеческий, без достоинства, без авторитета, без порядка церковного, — в полном согласии с их верою. Прежде всего, неясно, кто здесь оглашенный, кто верный, — вместе входят, вместе выходят, вместе слушают, вместе молятся; ведь и язычники, если придут… Церковное общение делят они повсюду со всеми: для них оно ничего не значит (хоть все они учат по-разному), раз все они единодушны в желании низвергнуть единую истину. Все они надменны, все сулят гнозис].[246]
Конечно, принцип равного доступа, равного участия, равных притязаний на знание произвел впечатление на Тертуллиана. Но он счел его свидетельством того, что еретики «отвергают порядок»: с его точки зрения, правильный порядок предполагал определенные различия между членами общины. Особенно Тертуллиан протестует против «женщин-еретичек», разделявших авторитет с мужчинами: «Они осмеливаются учить, спорить, изгонять духов, обещать исцеление»[247] — он подозревает, что они могут даже крестить, то есть действовать как епископы! Тертуллиан также жалуется, что
их рукоположения необдуманны, легкомысленны, беспорядочны: то назначают неофитов, то исполнявших мирскую службу… Нигде так легко не продвигаются в должности, как в лагере бунтовщиков, ибо самое пребывание там вменяется в заслугу. А потому у них сегодня один епископ, завтра другой; сегодня диакон тот, кто завтра чтец, священник тот, кто завтра станет мирянином: они ведь и мирянам препоручают священнические дела![248]
Этот примечательный отрывок показывает, какие различия Тертуллиан считал важными для церковного порядка — различия между новичками и опытными христианами, между женщинами и мужчинами, между профессиональным духовенством и людьми, работающими в миру, между чтецами, дьяконами, священниками и епископами — а самое главное, между духовенством и мирянами. Валентиниане, со своей стороны, следовали практике, обеспечивавшей равенство всех участников. Их система не позволяла сформироваться ни иерархии, ни фиксированным «чинам» духовенства. Поскольку роль каждого постоянно менялась, не было и причин для зависти к выдающимся лицам.
Как должен был епископ, определявший свою роль в традиционных римских понятиях как правитель, учитель и судия церкви, отвечать на гностическую критику? Ириней был в растерянности. Некоторые члены его паствы собирались частным образом без его разрешения; самозваный лидер Марк, которого Ириней называет «искусным в чародейских проделках»,[249] посвящал их в таинства и убеждал не обращать внимания на предупреждения епископа. Он говорит, что вопреки его приказам они спокойно ели идоложертвенное мясо, участвовали в языческих праздниках и нарушали его строгие указания о половом воздержании и моногамии.[250] Но более всего уязвляло гордость Иринея то, что вместо покаяния или хотя бы открытого неповиновения епископу, они отвечали на его протесты искусными богословскими аргументами:
Они называют [нас] «недуховными», «кафоликами» и «церковными»… Так как [мы] не принимаем их пустой болтовни, [они говорят,] будто мы пребываем в дольней семерице, как бы неспособные возвыситься духом… и разуметь горнее.[251]
Ириней был оскорблен их заявлением, что они, духовные, свободны от нравственных ограничений, которые он, простой служитель демиурга, невежественно пытается им навязать.[252]
Ириней осознавал, что для защиты церкви от самозваных богословов должен выковать богословское оружие. Он верил, что мог опровергнуть учение об «ином Боге помимо создателя», мог уничтодить саму возможность игнорировать или отвергать — на сомнительных богословских основаниях — авторитет «единой вселенской церкви» и ее епископа. Подобно своим противникам, Ириней считал не требующей доказательств взаимосвязанность божественной власти на небесах и человеческой власти в церкви. Если Бог один, может быть только одна истинная церковь и только один представитель Бога в общине — епископ.
Таким образом, Ириней заявил, что ортодоксы в первую очередь должны верить, что Бог един — Создатель, Отец, господин и судия. Он предостерегал, что этот единый Бог учредил ортодоксальную церковь и «присутствует с теми, которые пекутся о нравственности»[253] в ней. Но богословски оспорить гностиков оказалось непросто: они заявляли, что согласны со всем, что он говорит, но он знал, что втайне они не принимают в расчет его слова, как исходящие от бездуховного человека. Ему пришлось закончить свой трактат напыщенным призывом к суду:
Посему, кто хулит Создателя мира… как последователи Валентина и все ложно называемые гностиками, те всеми чтущими Бога должны быть признаваемы за орудия сатаны, через которые сатана ныне… оказался злословящим Бога, уготовавшего вечный огонь для всякого богоотступничества.[254]
Но мы ошибемся, если сочтем, что в эту борьбу были вовлечены только миряне, заявлявшие о своем харизматическом вдохновении, противостоявшие организованной, бездуховной иерархии священников и епископов. Ириней ясно свидетельствует об обратном. Многие из тех, кого он порицал за распространение гностических учений, сами были выдающимися членами церковной иерархии. Однажды Ириней обратился к Римскому епископу Виктору, предупреждая, что в его епархии обращаются некоторые гностические произведения.[255] Он считал эти произведения особенно опасными, поскольку их автор, Флорин, был священником. Ириней предупреждал Виктора, что тайно этот священник является гностическим посвященным. Ириней предостерегал своих прихожан о тех, «которые многими почитаются за пресвитеров, но… не предпоставляют страха Божия в сердцах своих… гордятся своим председательством». Подобные люди, объясняет он, «делают в тайне злое, говоря “никто нас не видит”».[256] Ириней показывает, что стремился изгнать тех, кто, внешне действуя как ортодоксы, принадлежали к гностическим кругам.
Как мог обычный христианин отличить истинных священников от ложных? Ириней заявляет, что только ортодоксы следуют линии апостольской преемственности:
Надлежит следовать пресвитерам в церкви, тем, которые… имеют преемство от апостолов и вместе с преемством епископства по благоволению Отца получили известное дарование истины.[257]
Еретики, объясняет он, отклоняются от общего предания и собираются без разрешения епископа:
Прочих же, которые уклоняются от первоначального преемства и где бы то ни было собираются, иметь в подозрении или как еретиков… или как схизматиков… или же как лицемеров. Все эти отпали от истины.[258]
Ириней торжественно провозглашает епископский суд. Гностики заявляют, что у них два источника предания, явный и тайный. Ириней иронично соглашается с ними, что источников предания действительно два — но, заявляет он, поскольку Бог один, только один из них исходит от Бога — тот, который церковь получает через Христа и его избранных апостолов, особенно Петра. Другой исходит от сатаны — и восходит к гностическому наставнику Симону Магу, главному врагу
