Как в тумане добрела до торжища и встала столбом перед лотком Сизых. Меж свежими хлебами приметила девушка нож с оплетенной рукоятью. Мысль родилась сразу — заманить Некраса в новый сруб, что стоял в дальнем углу ее подворья и припугнуть, а там и чиркнуть, если будет нужда. Вот только нож нужен поменьше, чтобы в руку лёг удобно.
— Не дамся тебе, постылый. Лучше сама себя порежу, — прошептала себе под нос, утвердилась в верности решения своего и отправилась домой: работа ждать не станет, деньга сама не прилипнет.
Солнце уже начало заваливаться за Молог, сияло не ярко, но и до темени еще далеко. Нельга тряскими руками устроила небольшой ножик в рукаве, поправила очелье, перекинула косу за спину и вышла за порог своего дома с высоко поднятой головой.
— Нелюшка, куда? — Новица окликнула с крыльца. — Когда к столу ждать? Или опять одной вечерять? Богша утёк на заимку и сидит там, как лешак.
— После, Новица, после.
За Нельгой калитка стукнулась, как отрезала — не вернуться, не спрятаться в доме под теплой шкурой. Воевать шла девушка: за Тишу, за честь свою.
Некраса увидела у домка старого Новиковского. Он стоял у воротец, смотрел по сторонам. Приметил Нельгу, и вроде как выдохнул. Заулыбался, но не глумливо, а как-то странно. С того Нельга удивилась, но вида не показала — злилась и боялась того, что надумала сотворить с молодым купцом.
Прошла мимо, кивнула незаметно, мол, за мной иди. Тот качнулся и пошел. Так и сделали круг — она впереди, он поодаль за ней — вернулись к подворью Сокуровскому и тихим порядком обошли забор, а уж в дальнем углу, пролезли в щель и вошли в новый сруб.
Солнце в окошко малое глядело, красило свежие деревянные стены розовым цветом, ложилось пятнами на бревна. Дух свежий, сладкий — сосновый. Стружка на светлом полу и две широкие лавки по стенам. Стол — большая домовина — только долбить начали. Стоял он посреди будущей гридницы, словно горка малая, изумлял своей неказистостью.
— Нельга, — Некрасов голос прозвучал глухо, напряженно и напугал девушку сильнее, чем сама мысль о том, на что она отважилась. — Зипун скинь.
Нельга сжалась, отошла от Некраса, что остался стоять у двери просторной новой гридницы. Разумно мыслить не перестала, поняла — скинет, нож перехватит незаметно и за спину спрячет. Так и сделала. Одежка плавно соскользнула с девичьего тела, нож остался в руке.
Некрас скинул и свой богатый зипун и шапку, бросил небрежно на лавку и двинулся к Нельге.
От автора:
Вира — древнерусская мера наказания за убийство, выражавшаяся во взыскании с виновника денежного возмещения. Также вирой именовалось денежное возмещение за другие преступления.
Глава 11
Квит себя не узнавал, не верил, что сердце его может стучать так громко, так быстро от одного только взгляда Нельгиного. Кровь бросилась в голову от ее покорности, от того, что не стала спорить с ним, сбросила по его приказу зипун, тихо отошла к стене и встала рядом с окном. Прислонилась спиной к светлым бревнам, голову вскинула и смотрела так, будто внутри нее пламя бушевало, гудело и рвалось на волю.
Он старался, пытался, упирался и уговаривал себя не бросаться, словно оголодавший волк на законную добычу, но не вышло. В три больших шага прошел гридницу, обхватил Нельгу крепко и приник жадными губами к ее шее, вдохнул запах ее медовый, едва удержался на ногах — голова закружилась, кровь вскипела.
Был бы в разуме, понял бы сразу — не так все и не то. В руках его была не девица живая, а столб: каменный, холодный, застывший. Но Некрас не заметил, целовал жадно.
Опомниться не успел, как почувствовал холод ножа на своей шее, а вслед за этим услышал тихий и опасный голос Нельги:
— А теперь Квит, меня слушай и слушай хорошо, ни единого слова не упусти, — глаза ее сверкали самоцветами, едва искрами не сыпали.
Некрас отпустил Нельгу, руки вдоль тела повесил и застыл. Нет, не боялся — выбить нож из тонкой руки дело простое — любовался. Светлые волосы повисли вдоль лица прядями красивыми. Румянец полыхал ярко на гладких щеках. Брови гнулись дугой, а губы дрожали, манили к поцелуям жарким.
— Слушаю, медовая, говори… — сказал тихо, ровно.
— Сей миг клянись, что не тронешь Тихомира. Велесом клянись! — нож в ее руке дрожал, дрожала и сама Нельга.
Квит понял — боится она. Его боится, себя и того, что замыслила. Ему бы злиться на упрямую девку, а он дрогнул. В груди тихо ворохнулось сердце, окатило теплом и нежностью непривычной. Стоял, смотрел на Нельгу и винил себя за эти вот губы дрожащие, ресницы трепетные. Сам удивился, когда разумел — поклянется. Этой чем угодно поклянется, все пообещает, лишь бы целовала, любила…
— Клянусь, Нельга. Не трону, — и снова любовался, а после и рассердился.
Ведь не за себя просила, за Голоду! Все мысли, вся боль сердечная ему, а Некрас как же? Чем хуже Квит снулого рыбака?! Себя сдержал, снова вернулся мыслями к тому, что после лавки жаркой отпустит его приворот Нельгин.
— Поклялся. Помни о том. Род его не смей пускать по миру. Снова клянись, Квит! — подступила ближе, почуяла силу свою.
— Снова клянусь, медовая, — дал ей подойти, улыбнулся и легонько по руке ее стукнул.
Нож с лязгом упал на деревянный пол, подпрыгнул разок и улетел под лавку. Нельга проворно отскочила от Некраса и бросилась вон из гридницы, но он поймал, зажал руки цепко, прижал к стене горячим телом и прошептал в медовые волосы.
— Куда собралась? Не договорили. Ты мне еще должна. Ай, не помнишь? — прошёлся жаркими губами воль щеки, мазнул румяные губы своими.
— Ты поклялся! Стыда нет? Страх обронил? — вырывалась, дергалась, а он не пускал.
— Поклялся, верно. Не трону ни Тишку, ни род его. А про себя, медовая, ты слова не молвила, — провел широкой ладонью по ее груди, нетерпеливо дернул ворот рубахи, да сил не рассчитал.
Треснул ворот запоны и беленый лён рубашки нательной, рубаха девичья раскрылась. Некрас почти ослеп: кожа белая гладкая, как шёлк, что видел он на княгине в Новом Граде, грудь высокая дрожит, в руки просится.
— Отпусти! Уйди, постылый! — Нельга извивалась ужом, пыталась укусить, но поняла видно, что с Некрасом ей не справиться и закричала.
Квит накинул большую ладонь на ее рот. Рукой дернул подол запоны девичьей и прошелся грубой лаской по ее ноге, по бедру, обхватил теплое, упругое. Чудом сдержал порыв жуткий, принялся целовать белую грудь.
Нельга не кричала уже, не билась. Замерла, поникла в его руках и глаза прикрыла. Некрас словно очнулся! В малое оконце солнце закатное било, ложилось кровавым отблеском на кожу Нельги, красило причудливо. Но не эта красота дурная сбила Некраса, а жилка трепетливая, что билась на шее девичьей.
Вмиг плотское слетело с Квита, остались только горечь и злоба на себя самого. Никогда не брал женщину силой, не мучил, не радовался девичьим слезам. А что же с ней, с Нельгой так-то? Ведь дорога ему, так дорога, что странно. Обидел ее, а себе самому еще горше сделал.
