Книга Мост желания. Утраченное искусство идишского рассказа - Дэвид Г. Роскис

противника61. Ясно, что рабби Нахман побы­вал на престоле разума. Он учил, что только ца­дик может отважиться изучать семь мудростей, потому что простой смертный, несомненно, оступится и упадет62. Оберегая своих учеников от этих семи мудростей, он не видел разницы между произведениями еврейской средневеко­вой философии и современными еретическими трактатами. Но когда же его мнение измени­лось? Цадик тоже «терпел страшные мучения по дороге, потому что из-за его ума не с кем было ему беседовать». Одинокий в башне из слоновой кости своего совершенства, терзаемый знанием и мудростью, которыми он ни с кем не может по­делиться, постоянно мучимый боязнью осквер­ниться, он непрерывно нуждается в спасении от рук простого и чистого. «Только без шутов­ства», — говорит простак, невинность которого спасает его от зла. Мудрец должен сначала при­знать, что дьявол существует, чтобы согласиться с ошибочностью своего пути. Поскольку он допу­стил, пусть даже на мгновение, существование Вселенной, лишенной царя — то есть Бога, — ему придется жить в страхе всю оставшуюся жизнь.

Происходящее в сказках Нахмана — невзи­рая на счастливый финал «Мудреца и проста­ка» — это усиление противостояния между про­тивоположными вариантами. Он противопо­ставляет жизнь решительного отречения жиз­ни безграничной радости. Срединного пути нет. Теперь сказки становятся длиннее и превраща­ются в апокалиптическую сцену последней кос­мической битвы. А сопутствует ей взрыв лири­ческой, фантастической и экуменической энер­гии. Вместо сестер, замышляющих недоброе против братьев, мужей — против жен, мини­стров — против царя; вместо отца, лишившего­ся сына, и мудреца, обманутого простаком, раб­би Нахман выводит своих персонажей из страш­ной изоляции, разрешая им организовывать фи­нальное избавление. В последних двух сказках, которые занимают две пятых всего тома, список действующих лиц намного сложнее. Только ис­кусный рассказчик способен удержать их; толь­ко слушатели, приученные к запоминанию, мо­гут восстановить хотя бы половину из них в пра­вильной последовательности.

Далеко от человеческого жилья живет Муж молитвы (Баалъ тфила), основавший орден свя­тых отшельников. Параллельно существует дру­гое «сообщество», также наглухо отгородивше­еся от внешнего мира, но преследующее про­тивоположные цели: это языческая иерархия, стремящаяся исключительно к накоплению бо­гатств.

К первому сюжетному узлу Нахман добавля­ет еще один. Был когда-то царский двор, с царем и царицей, дочерью царя и младенцем, поэтом и мудрецом, хранителем царской сокровищни­цы и верным другом, воином и Мужем молит­вы — все они были один удивительнее другого. Но однажды «случилась по всему миру страшная буря-ураган. И смешала и перемешала весь мир целиком. И сделала из моря — сушу, а из суши — море, из пустыни — населенные места, а из на­селенных мест — пустыню» (Y 160, Е 229, R 121). В этом акте швиры царский двор был рассеян и каждый из его обитателей потерял контакт с остальными. Возникло множество сект, каждая из которых исповедовала свой вид идолопоклон­ства: одни поклонялись только почету, другие возвеличивали разрушение и убийство, третьи практиковали сексуальные оргии и так далее. Современный комментатор расположил их в при­веденной таблице63.

Вожделение, Изобилие плодовитость блага

Пустословие Хвалы

Всевышнему

Здоровье,      Совершенство

субтильность и утонченность

Способность Молитва молиться      и служение

Всевышнему

Персонаж

Царь

Царица

Дочь

царя

Богатырь Друг царя

Мудрец

Казначей

Поэт

Младенец

Баал-филе

Кто имеется в виду под персонажем

Бог

Царица (хозяйка в высших мирах)

Шхина (дочь Царя, хозяйка в низших мирах)

Мессия, сын Йосефа

Аврагам

Моисей

Аарон,

перво­

священник

Давид и левиты (священно­служители)

Мессия, сын Давида

Илия-пророк,

праведник

поколения

Свойство в его падении

Почет

Разрушение,

убийство

Физическая

мощь

Страсть к вину

Мудрость

Деньги

Свойство в его

возвышении

Почет и слава

Постижение,

аналитический

дар

Духовная

мощь

Любовь до последнего вздоха

Тора

Благословение

В следующей за этим пространной картине тикуна каждый член царского окружения пре­возносится одной из идолопоклоннических сект, которая впоследствии подлежит очищению. «Свойство в его падении» превращается в «свой-

ство в его возвышении». Муж молитвы провоз­глашается царем над группой цадиков, который занимались только молитвой, «но с тех пор, как Муж молитвы пролил им свет в очи, стали они праведниками несравненными и великими» (Y 174, Е 238, R 129). Хотя Муж молитвы все еще держится подальше от остальных, он больше не действует в одиночку. У него есть собственный отряд цадиков, он получает тактические реко­мендации от воина и с успехом воссоединяет по­терянных участников царского двора, который теперь называется дер гейликер кибуц, Святой общиной.

Но объединенное усилие космического ти- куна терпит поражение в попытке раскусить са­мый твердый из возможных орешков — Страну Богатств. Когда ученики Мужа расходятся по­одиночке, чтобы обратить эту страну, нечаян­но подслушав, как печально вздыхает Муж: «Кто знает, до чего еще они могут так дойти, в ка­кой обман и заблуждение через то скатиться?» (Y144, Е 217, R ш), они пытаются повторить спо­соб, которым Муж пользовался раньше, когда об­ращал грешников. Ученики, как и он, начина­ют с «низких людей» и постепенно продвигают­ся выше по социальной лестнице. Они использу­ют тот же самый аргумент, «что нет в жизни ни цели, ни смысла, если не служить Творцу» (Y144, Е 218, R 112). Но те остаются глухи к их призы­вам. Эти люди практикуют человеческие жерт­воприношения, чтобы стяжать еще большее бо­гатство, и используют разные хитроумные спо­собы, чтобы почести получали лишь истинно бо­гатые. Когда ученики возвращаются сообщить, что жители этой страны воздвигли идолы самых больших богачей, Муж выходит, чтобы самому взяться за дело.

Но и ему не удается победить даже самых низ­ших из тех, кто охраняет стены укрепленного города; едва войдя, он видит, что обитатели оза­бочены приближающимся нападением воина. Воин хочет лишь подчинить их, но не завладеть их богатствами, но именно потому, что презира­ет то, чему они поклоняются, капитуляция была бы равносильной обращению. Испугавшись, они начинают воздавать божеские почести самым не­имущим (которых они называют хайелех, живот­ные). Они вымещают свой гнев и на Муже молит­вы за то, что он осудил их последнюю надежду на спасение — просить помощи у соседнего очень богатого царства. Пока что ничто в этом мире мамоны не нарушает законов человеческого без­умия. Только теперь, на третьем этапе развития сюжета, рассказчик вводит еще одно измерение, помимо времени и пространства (когда Муж на­мекает на какое-то тайное знание о воине). «У того царя, у которого я был, — говорит Муж мо­литвы, — была у него рука... То есть такое изо­бражение кисти руки с пятью пальцами и всеми начертаниями линий, которые есть на руке, и эта рука была картой всех миров и всего сущего от сотворения неба и земли до самого конца, и все­го, что будет потом, — все начертано на той руке» (Y 155, Е