глубочайшее раскаяние. Ребра от этого меньше болеть не стали, но мы с утра посовещались с Анахитой, и она убедила меня, что кроме кнута нужен пряник. Если просто пугать их Багхой, они в конце концов устанут бояться и непременно какую-нибудь пакость придумают. Например, еду отравят. А к взаимовыгодным отношениям подход уже совсем другой будет.
— Но, снисходя к тому, что ваша попытка убить меня обычной пулей просто смешна, мы решили выделить вам часть приготовленных даров. Если же ваше поведение впредь будет достойным, то получите остальное.
Берану мы нарядили в местный женский комплект, замотав платком по самое некуда. Она вынесла мешок, поставила перед Абдулбаки и удалилась.
В основном там посуда, медная и стеклянная — Анахита заверила, что в горах это большая ценность, потому что в металлы в большом дефиците, а стекло вообще не умеют.
Старейшина, поклонился, взял мешок, попытался поднять…
— Ох, сильны ваши женщины, владетель! — пробормотал он поражённо.
На то был и расчёт. Я бы и со здоровыми рёбрами такое поднять усрался, там добрый центнер. А Беране хоть бы что, напихал ей Креон силовых имплантов. В грузчики, что ли, готовил? В общем, ещё один повод для местных призадуматься — если у нас бабы такие, то каковы же мужики? Старый добрый блеф — плюс пять к харизме.
Аборигены сгрузили с ослов еду, нагрузили дары. Жратвы у нас уже полно, хорошо хоть местные продукты не из числа скоропортящихся. Кроме молока — но его всё выдувает пристрастившаяся Калидия. Понравилось ей, поди ж ты. Молочная диета идёт девушке на пользу, уже на живого человека стала похожа, а не на поднятый некромантом скелет.
— Глубокоуважаемый владетель, — решился вдруг Абдулбаки, — странные люди появились в горах. В одном кыштаке их видели, в другом…
— И что в них странного?
— Одеты как вы, ружьё как у вас, говорят странно. Спрашивают про замок владетелей — где он, и живёт ли в нём кто. Чужаков тут не любят, но кто-то что-то да расскажет им.
— И что?
— Не знаю. Вдруг глубокоуважаемому владетелю интересно?
— Интересно, — признал я. — Если придут к вам — пришли кого-нибудь, получишь награду.
Вот не было печали — кого ещё на нашу голову принесло?
* * *
На этот раз я ушёл своими ногами, нести не пришлось. И даже не на кровать упал — уселись с Нагмой на стене, свесили ноги вовнутрь и смотрим, как её мать загоняет в ворота отару. Двор сразу перестал казаться большим.
У нас урок рисования — девочка рисует, я поправляю. Она, несомненно, меня талантливее — это, в общем, несложно, — но опыт и техника тоже кое-что значат. Есть чем поделиться. Сегодня работаем над перспективой в архитектуре на примере центрального здания. Это как раз тот случай, где одним талантом не обойтись, нужно понимать, как строится эта самая перспектива, чтобы стены на рисунке друг на друга не валились. Нам бы бумаги пачку-другую, чтобы ребёнок мог тренироваться вволю, но чего нет — того негде взять. Уже два листа в скетчбуке резинкой истёрла, а всё равно криво выходит. Ластиков, кстати, тоже не вагон.
— Дедушка Док, — спрашивает старательно сопящая рисовательница, — а почему у тебя детей нету?
— Не обзавёлся, любопытный нос.
— У тебя что, не было жены? Калым не собрал?
— Была жена.
— Как же так? Жена была, а детей не было?
— Так бывает. Не могла она иметь детей.
— Тогда зачем ты с ней жил?
— Любил очень.
— Так завёл бы ещё одну! — удивилась, что мне не пришло в голову такое очевидное решение, Нагма. — Эту бы любил, а от второй дети.
— Эка у тебя всё просто, — улыбнулся я. — Вот ты бы пошла второй женой?
— К тебе? Нет, ты старый.
— Не ко мне, вообще. Не было бы обидно, что любят другую, а ты для детей и вообще по хозяйству?
— Не знаю, — она задумалась и даже отложила карандаш. — Все так живут. Одна жена — любимая, остальные — овец пасти, детей рожать, еду готовить. Даже если будешь сначала любимая, то потом постареешь, любимой станет новая, молодая.
— Не все так живут. Я так не жил. У меня одна жена была, я её любил до самой её смерти, и до сих пор люблю. И ты, когда вырастешь, сможешь найти себе мужчину, который будет любить только тебя, одну, всю жизнь.
— Это ты, дедушка Док, сказку рассказываешь, да?
— Нет, Нагма. Не сказку. Не везде живут, как здесь. Есть много разных миров, в них всё по-другому.
— Э… — махнула она перепачканной графитом рукой и снова взялась за карандаш. — Где те миры…
Не убедил.
— Дедушка Док, а твоя жена умерла, да?
— Умерла.
— А почему? Тоже старая была, как ты?
— Нет, заболела сильно.
— И ты не смог вылечить? Ты же дохтур.
— Доктор, а не «дохтур». Нет, не смог. Не всех можно вылечить.
— Тебе жалко было, что она умерла? Ты плакал?
— Жалко. И немножко плакал, да.
— Ничего, ты старый, тоже скоро умрёшь, попадёшь в рай и там её встретишь. В Коране сказано, что муж после смерти встретится с женой и будет ей доволен, даже если при жизни они ругались. Так мулла говорил.
— А ты подслушивала, — угадал я.
— А я подслушивала, ага. Он громко говорит, легко подслушивать.
— А если я не попаду в рай?
— Чего это не попадёшь? — поразилась девочка. — Ты же хороший. Меня учишь, маму не обзываешь, женщину странную не обижаешь, даже худую-вредную, и то терпишь. Я бы её уже стукнула, а ты даже не ругаешь!
— Ну, спасибо, — улыбнулся я. — Рад, что ты в меня веришь, жаль, что ты не Аллах.
— Не надо так говорить, — сказала она серьёзно. — Аллах милосердный. Он всем помогает.
У меня было что сказать по этому поводу, но я, разумеется, не стал.
* * *
После обеда прилёг, надеясь поспать, — да где там. Истошное блеяние глухого разбудит. Вышел из комнаты и столкнулся с Бераной — она целеустремлённо и безмятежно несёт по коридору овцу. За шкирку, на вытянутых руках, как обосратого котика.
— Куда ты тащишь
