class="title1">
ПРИСТУП СМЕХА
Я вспоминаю, как моя сестра однажды чихнула настолько неожиданно и сильно, что свалилась в канаву вместе со своим новым велосипедом. Несмотря на то что ей было больно, а велосипед немного повредился, мы не могли не рассмеяться. Мы хохотали и не могли остановиться. Мы смеялись все сильнее. Мы смеялись до икоты, до слез, до крови из носа.
Это было нелогично.
Каждый раз, вспоминая тот случай, мы считали, что он был ужасно смешным, а между нами вспыхнул абсурдный электрический разряд, настолько особенный, что больше никто его не понимал.
С тех самых пор у меня никогда не бывало приступов смеха.
Как известно, с годами они случаются все реже.
Возможно, люди боятся отдаться эмоциям, чтобы не утратить контроль.
Из-за того, что это похоже на сумасшествие.
И потому что прямо поверх смеха находится плач.
Всегда.
А ДНИ ВСЕ ИДУТ
Хавьер проходит медицинское обследование, как делает каждые полгода. Всю неделю он прихрамывает, но почему — нет, этого он не скажет. Мне кажется, он отсутствует довольно долго. По какой-то причине я начинаю бояться, что упаду, а он вернется домой и найдет меня в скрюченной позе на полу гостиной.
Я сижу на своем стуле у окна. Это тот же стул, что был в моей квартире на улице Фермопил. Я скрещиваю лодыжки, натягиваю плед до подмышек и проверяю, правильно ли надет парик. У меня появляются подозрения, что мозг создает новые причины для беспокойства, чтобы скрыть старые. Но старые прорываются наружу и становятся сильнее, чем раньше.
Я засыпаю.
Когда я просыпаюсь, вижу, что к нам залетела маленькая птичка. Наверное, попала сюда через открытое окно гостиной. Она растерянно мечется по комнате, а потом нервно усаживается на книжную полку. Я совершенно неподвижно сижу на стуле и смотрю на нее. Невероятно. Мне кажется, это маленький воробушек. Теперь она оглядывается, механически покачивая головой вверх и вниз и из стороны в сторону. И вот она одним глазом смотрит прямо на меня, как будто хочет мне что-то рассказать. Я не расцениваю это как плохую весть. Если честно, я немного успокаиваюсь.
ЧЕСТЬ И СЛАВА
Я получаю мейл от Макдауэла с приглашением на очередной ланч для пенсионеров в Нью-Йоркской пресвитерианской с докладами и церемонией открытия трех бюстов. Я спрашиваю, чьи это бюсты.
Один из них мой.
Я отвечаю, что больше не путешествую.
Я больше никогда не покину Париж.
Все когда-то происходит в последний раз.
САМООБМАН
Домработники сняли все порожки в нашей квартире. Они наверняка лучше нас понимают, к чему идет дело. Мы с Хавьером ничего не комментируем. К счастью, мы еще способны на небольшой самообман, иначе жизнь стала бы совсем невыносимой.
В тот же вечер мы выпили по стаканчику шерри, обсуждая Ле Корбюзье и здание Уните д’Абитасьон в Марселе, а не колесные ходунки и кресла-каталки. Мы говорим о цитрусовых деревьях, что растут перед нашими окнами и удивительно пахнут весной, о реставрации Эйфелевой башни, о балетном спектакле, который смотрели вместе. Мы живем, подумала я, когда вот так сидим, и мы будем продолжать жить, пока не перестанем.
НОВАЯ ВСТРЕЧА
— А? — кричит с экрана моя сестра.
Конечно, это запись. Разговор состоялся несколько лет назад. Я нечаянно записала его, и она смотрит на меня с экрана с этим своим «а?», потому что я не ответила на вопрос, скоро ли перееду домой, ведь все этого от меня ожидают.
— Нет, спасибо, — пробормотала я. — Ни за что в жизни.
Я вижу, как она обижается. Моя сестра. И я помню, как я твердо отвечаю на следующий комментарий. Несмотря ни на что, она была очень предсказуемой.
— Как ты собираешься праздновать Рождество? — спрашивает она.
— Я не буду праздновать Рождество, — отвечаю я.
— Уф-ф, — говорит моя сестра.
После этого мы обе молчим.
Моя сестра настойчиво смотрит на меня с экрана.
Помню, меня это раздражало, но теперь я произношу:
— Быть человеком слишком непросто.
Элисабет по-прежнему пялится на меня. У меня появляется желание порадовать ее.
— Я кое-кого встретила, — говорю я.
— Я больше не одна.
— Я не совершенно одна.
ЧЕРТ
Я снова заснула, сидя на стуле. Вскочила слишком резко, увидев тревожный сон об очередном полыхающем лесе. В глазах потемнело. Надо сесть.
— Черт, — кричу я.
Кричу не очень громко, меня подводят голосовые связки. Голос скрежещет и трещит. Я жду, что Хавьер поинтересуется, что случилось, но он наверняка не слышал моего возгласа. Надо рассказать ему, что у меня совсем по-новому закружилась голова.
Чаще всего люди умирают в тот момент, когда меньше всего этого ожидают, подбадриваю я себя и снова поднимаюсь.
У меня неплохо получается.
Я неуверенно тащусь из комнаты в комнату и зову его. Ответа нет. Merde! Надеюсь, что он тоже не умер, это было бы уже слишком. Наверное, просто забыл надеть слуховой аппарат. Около туалета я трижды кричу: «Черт!»
— Нет так нет, — говорю я себе. — Нет так нет.
Может быть, он вышел из дома. Если так, то это случилось впервые за весну. Я пересекаю гостиную и открываю дверь на улицу.
Сквозь голые ветки садовых деревьев виднеется солнце. Оно ясное, но в то же время подернуто дымкой.
— Хавьер, — произношу я.
Ничего.
Совершенно никого не видно.
Я возвращаюсь к своему стулу, опускаюсь на него и шепчу «черт». Где Хавьер? Куда он делся? Мой старый сморщенный дурачок. Не знаю, смогу ли я сейчас выдержать еще одну потерю. Я сижу неизвестно как долго, да, время иногда определить невозможно.
— Хавьер! — кричу я через некоторое время. — Черт, Хавьер, где же ты?
Он не слышит меня.
Всё еще.
Возможно, у него снова запор и он сидит в маленьком туалете.
Спустя целую вечность до меня доносятся его шаркающие шаги в гостиной. Я зову его. Это чудо, что мне есть кого позвать. Я почти растрогалась от чувства растекающейся по моей груди благодарности.
— Что-то случилось? — спрашивает он.
— Да, — отвечаю я.
— И что же?
— Происходит что-то ужасное, и я ничего не могу с этим поделать. Я совершенно уверена.
— Но тогда, значит, все в порядке, — отвечает Хавьер. — Ты все равно ничего не можешь с этим поделать.
— Иногда я просто задыхаюсь от страха, — говорю я.
— Сиди спокойно, вот и все.
— Ничего страшного, — бормочу я себе под нос.
Он приносит свой удобный стул
