говорят тишком, будто даже через чур он терпелив: амир Адалет его иной раз и поколачивает, и хворым по полям за собой тягает… Но тут любой поперёк слова не сказал бы: отец ведь. А так-то горцы эти ребята ничего, не дикари какие. Ну там, разве, молятся все вместе Небесному воину по три раза на день… Зато уж и повеселиться они мастаки. Как песни свои запоют — заслушаешься. Вот только хмельное пить вовсе не умеют и по бабам не ходят. Им ихняя вера не велит. Говорят, корам, мол, и всё тут.— Хм… — задумчиво протянула княжна. — Ну ладно. Булочку хочешь?Изок испуганно замотал головой.— Как хочешь. Ладно, бывай. Если вдруг нянька что будет спрашивать, я в саду.
К вечеру Стина просто сбилась с ног. Давненько воспитаница не задавала ей столько хлопот. Словно подменили её или муха какая куснула! Вместо того, чтобы сидеть себе в тереме с рукодельем, самовольно вздумала бродить по хоромам, заявилась на поварню, перепробовала все наготовленные к вечеру сласти и умяла целую горку оладий со сметаной. А потом нет чтоб чинно вернуться в терем, возжелала вдруг кататься верхом! И ведь князь батюшка даже не подумал запретить, напротив, выделил смирного коня и пару стражей в сопровождение! Вернувшись же, вместо того, чтоб устроиться на отдых или почитать что благочестивое, Услада побежала в сад и затеяла там играть на калюке***! И откуда только взяла эту дрянь? Не иначе, старый пенёк Ельмень удружил! Ухокрыл от того шума проснулся, давай орать дурниной, а княжна знай смеётся: «Ты мне ночью песни пел, а я тебе днём музыку играть буду!» А за обедом? Каша ей, видите ли, не сладка! Пошла Стина в кладовую за медком, вернулась, а княжны в трапезной уж и след простыл. Насилу нянька её в читальне отыскала.
Когда на закате после всех этих проказ баловница безропотно согласилась идти к себе, Стина вмиг заподозрила неладное. Приготовив, как положено, княжну ко сну, она не пошла к себе, а устроилась тихонько у оконца в галерее, откуда хорошо был виден сад. Ждать пришлось не слишком-то долго. Едва сгустились потёмки, меж кустами в кадках проскользнул какой-то парень. Почти в то же время в покоях княжны тихонько скрипнула дверь, и лёгкие шажочки прозвучали сперва на лестнице, а потом в галерее, ведущей к девичьему крыльцу. Девушка в тёмной накидке выбежала к ожидающему её у кустов и тут же кинулась к нему на шею. «Ну, так и есть! Вот я ужо вам покажу, как тайком миловаться», — подумала Стина. Быстро спустившись на нижний поверх, она вышла наружу через малую дверцу, ведущую к вольерам зверей, прикрыла свечу и тихо двинулась через сад. Беззвучно, словно охотник, подбирающийся к осторожной дичи, подкралась нянька к легкомысленной парочке, резко сдёрнула со свечи колпак… Взору её предстали перепуганные лица младшего стража Радима и сенной девки Забавки.
Пока Стина была занята своей охотой, на девичье крыльцо тихонько поднялась тёмная тень. Окно княжны приоткрылось, из него свесилась простыня, в уголок которой было что-то завязано. Неизвестный внизу развязал узел, вынул содержимое, взамен положил что-то своё, и холст снова втянулся в окно. Ночной посетитель быстрым неровным шагом удалился в сторону казарм.
Захлопнув окно, Краса развязала узелок и с интересом вынула из него то, что Идрис оставил в благодарность за лечебный бальзам. В маленькой берестяной коробочке лежал перстенёк удивительной красоты: выточенная из павлиньего камня**** змейка, свитая в кольцо. Примерив подарок, Краса невольно улыбнулась. Нынче ей удалось поговорить со многими стражами и людьми из обслуги. Расспрашивая их об Идрисе, она выяснила прелюбопытную вещь: все сходились на том, что чужеземный княжич вежлив и нравом тих. Но больше — ничего. Словно не человек, а тень. Из этого Краса сделала вывод, что парень не так уж и прост, много слушает, да мало говорит сам. И это ей понравилось. А ещё — подарок пришёлся ей по душе.
Краса подняла руку, любуясь узором камня и тонкой резьбой. Вдруг взгляд её зацепился за круглое тивердинское зеркальце, лежащее на лавке. Взяв его, Краса шепнула тихонько: «Уся?» Но поверхность волшебного стекла осталась тёмной, подруга не откликнулась на зов. Краса чуть задумалась, хмуро насупив бровь, а потом вдруг зло усмехнулась и с неожиданной силой швырнула зеркало об пол. Осколки брызнули во все стороны, словно искры из-под кочерги.
Примечания:
* Дожинки - праздник окончания жатвы. У лесных тормалов седмица после Дожинок считалась порой, благоприятной для свадеб.** Краса называет Идриса правильным титулом: амираэн - сын амира.*** Калюка - травяная дудка.**** Павлиний камень - малахит.
Хранитель снов
Время — странная вещь: всё кажется, еле течёт, тянется, точно патока с ложки. А чуть хватишься его — уж пролилось невозвратно, как с небес вода. Четыре дня Услада провела на Задворках, а показалось, будто промчались они в один миг.
В первое утро Услада с Венселем проснулись поздно: Маэлево Око уже во всю заглядывало в окно. Со двора раздавались шаги и громкие незнакомые голоса. Услыхав их, Венсель вскочил, натянул одежду и молча вышел за дверь. «Уж не случилось ли что?» — подумала Услада, встревожившись.
Собираться без нянюшки оказалось весьма несподручно: пока косу расчешешь да пока заплетёшь… Выйдя на поварню, Услада застала там одного лишь деда Мироша.
— Где же Венсель? — спросила она удивлённо.
— На торг утянули. У кого-то там кони подрались, молодому жеребчику ногу зашибли. Притащились вот, подай им целителя да подай. Говорю честью: идите отседова, отдыхает человек, а они: зови, и всё тут…
— Но Венсель скоро вернётся? На торг — это ведь совсем недалеко?
Дед Мирош только рукой махнул:
— А… Теперь уж до ночи точно не воротится. Лесной люд хуже сорок: растащили на хвостах по всей округе, что Венсель наш лечит задарма.
— Он не берет за работу платы? Почему?
— А хто ж его знает? Сама возьми да спроси.
Сперва Услада подумала, что дед Мирош сказал так для красного словца, однако скоро стало ясно, что, действительно, поговорить с Венселем может лишь она одна, да и то во сне.
Вечерами Венсель приходил домой позднёшенько и сразу ложился спать, а поутру, ни слова ни с кем
