с привинченными тарелками. Рисовая каша, хлеб и компот – еда нехитрая, но для тюремных поваров просто шикарная. И на том спасибо.
Едва Никаноров подкрепился, лампы снова погасли. Как, уже ночь? Сколько же он спал?
На этот раз время тьмы показалось бесконечностью. Но как только Никаноров начал забываться тяжелым сном, в глаза ударил мягкий, но назойливый свет. Утро? Не может быть! Но часы отобрали особисты, и Никанорову ничего не осталось, как считать секунды.
Через некоторое время он понял: свет включают и выключают как попало, безо всякой последовательности. Надзиратели могли погасить лампы и через три, и через десять часов. Точно так же выдавали еду.
Вскоре жизнь превратилась в беспорядочное мелькание света и тьмы. Несколько раз Никаноров стучал кулаками в дверь, кричал и выл, катаясь по полу, но его мучители остались глухи к отчаянным мольбам. Наверное, он сошел бы с ума, если бы однажды к нему не явилась дочь.
В тот раз свет погасили быстро. Никаноров упал на кровать и увидел на сидящую на краю Аню. Ее лицо оставалось в тени, но хрупкую, утонченную фигуру дочери он узнал бы даже в кромешной тьме.
– Здравствуй, папа! – сказала она.
– Нет… – прошептал он. – Этого не может быть. Как ты сюда попала?
– Через потайную дверь.
– Теперь ясно, – Никаноров хотел взять дочь за руку.
Аня вскочила и прижалась к стене:
– Стой! Нельзя меня трогать – иначе я уйду.
– Хорошо. Я догадываюсь, зачем ты здесь. Но…
– Папа, я соскучилась, – Аня не дала Никанорову договорить. – Места себе не нахожу. Думаю только о тебе.
– Как вы меня нашли?
– Люди из спецслужб сами пришли к нам. Все обыскали. Даже телевизор разобрали по частям. Сказали: если ты раскроешь секрет, тебя отпустят домой.
Никаноров схватился за голову:
– Как же они не поймут? Ничего нельзя сделать. Стражника не остановить: такой возможности просто нет. Не знаю, сколько времени я здесь, но, наверное, все уже кончено. Ядерного оружия на Земле не осталось. Миру – мир!
– Значит, до свидания. Мне пора. Зовут.
– Стой! – закричал Никаноров. – Еще минуту! Как там Илья?
Аня не ответила. Ярко, намного сильнее, чем обычно, вспыхнули лампы. Невыносимый свет резнул по глазам. Никаноров зажмурился, а когда снова обрел способность видеть, дочь исчезла.
С того дня переносить пытку стало легче: от безумия спасала надежда. Скоро, очень скоро он обнимет своих детей, но пока надо терпеть. Никаноров закрывал лицо одеялом, спал на животе и конце концов попросту перестал обращать внимание на беспорядочное моргание ламп. Ему стало все равно. И он дождался.
***
Лязгнул замок, и новый сержант проводил Никанорова в уже знакомый кабинет. За столом сидел осунувшийся и помятый майор Панин. Под его усталыми, налитыми кровью глазами темнели мешки.
Панин заполнил бланк:
– Подпишите! И с вещами на выход!
– На расстрел? – уточнил Никаноров!
– Сейчас не тридцать седьмой! Не хватало нам делать мучеников из ничего! Вперед, на волю! Жаль, совесть у тебя в роддоме украли!
Никаноров подписал бланк и украдкой глянул на календарь на стене: оказывается, он провел в застенках полтора года.
– А я думал, вашу контору закрыли! К чему она сейчас, когда нет смысла воевать?
– Наша работа будет нужна всегда! – отрезал Панин. – Свободен!
– Минуту! – сказал Никаноров уже в дверях. – Я хочу сказать вам спасибо.
– За что?! – Панин изумленно моргнул и подался вперед.
– Как, за что? За свидание с дочерью. Вы ее пустили ко мне через потайную дверь.
Панин покрутил пальцем у виска:
– В девятнадцатой камере нет никакой потайной двери.
Никаноров вышел на улицу. Стояла приятная летняя прохлада. Сквозь тяжелые тучи едва проглядывало солнце.
Со стены дома с укором глядела нарисованная женщина, за ней ощетинилась десятками штыков Красная Армия. «Родина-мать зовет!» Зачем здесь этот плакат? Забыли снять реквизит на День Победы?
На перекрестке Никаноров свернул за угол и остановился: прямо на него указывал пальцем красноармеец в будёновке. «Ты записался добровольцем?» – гневно вопрошал воин. Под плакатом мелким шрифтом было приписано: «Если тебе от шестнадцати до пятидесяти пяти лет, мы ждем тебя в ближайшем призывном пункте по адресу…»
На пустынных улицах встретился лишь патруль: две совсем юных девушки в военной форме. Они неодобрительно, даже презрительно посмотрели на Никанорова и прошли мимо. Укороченные автоматы в их руках покачивались из стороны в сторону, в любую минуту готовые изрешетить нарушителя.
Никаноров шел больше часа, и по дороге ему не попалось ни одного мужчины. Рядом со своим домом он заскочил в супермаркет и несколько раз протер глаза, разглядывая невозможные, невероятные ценники. Остатков его наличности не хватило бы и на коробок спичек.
– Девушка! – крикнул он кассирше. – Вы не ошиблись?
– Это коммерческие цены! – ответила та, разглядывая себя в зеркальце. – По аттестату дешевле. Паек бесплатно.
– По какому аттестату?
– По воинскому.
– Где ж его брать?
– Вы с Луны прилетели, что ли? Зайдите в призывной пункт на втором этаже! Там с вами разберутся. А я не справочное бюро, извините!
Никаноров чертыхнулся, поднялся по лестнице и без стука вошел в кабинет с табличкой «призывная комиссия».
Маленькая женщина в армейской форме что-то усердно набирала на клавиатуре компьютера. Увидев Никанорова, она сверкнула холодными синими глазами и представилась:
– Помощник военкома капитан Жукова! Что у вас?
– Прежде всего, мне нужен аттестат.
– Имя, фамилия?
– Никаноров Петр Петрович. Год рождения…
Жукова только что не уперлась носом в монитор:
– Вы военнослужащий? Работник оборонного предприятия?
– Нет.
– Значит, резервист. Странно. Вас нигде нет. Никаких данных. Откуда вы явились?
– Из тюрьмы, – неосторожно сказал Никаноров.
– Ложь! – реплика прозвучала, как разрыв снаряда. – Всех заключенных отправили на фронт еще в первую волну мобилизации!
– Мобилизации? – растерянно переспросил Никаноров. – И какую пользу могут принести заключенные на фронте?
– Враг израсходовал на них «умное» оружие. Во многом благодаря зекам война перешла в затяжную стадию.
– Не понимаю. Что еще за война? Говорю же: я сидел в тюрьме и ничего не знаю.
Голос Жуковой стал резок и сух:
– Теперь я, кажется, понимаю! Вы ведь политический? Да, политический! Ничем не могу помочь. «Политикам» довольствие не положено.
– Что же мне делать?
– Понятия не имею. У детей спросите. Вы ведь наверняка отмазали их от фронта! Ну-ка, посмотрим!
С минуту Жукова ожесточенно крутила колесико мыши. Потом сухие черты ее лица смягчились, она протерла глаза пальцами:
– Никак не могу привыкнуть, – пробормотала капитан. – Соболезную. Командир танкового взвода лейтенант Никаноров Илья Петрович геройски погиб в бою.
Никанорову показалось, будто его с размаху оглушили дубиной:
– Как… погиб.
– Пал смертью храбрых. Его танковый взвод ценой своей жизни уничтожил ракетные
