которых не ведал многоопытный сладострастный грешник Соломон, царь Иудеи?! Давай, Эллий, немедленно исправим свою ошибку и, воздав молитву attaunsar, что в переводе с готского языка на греческий означает «Отче наш», приступим скорее к пиршеству!
И – впрямь. Решив, что серьезный разговор вполне можно отложить до утра, трибун с удовольствием осушил первую aurkjus, большую готскую кружку из терракоты.
– А где же Ульрика, моя сестра? – насыщаясь мясным блюдом, недоуменно огляделся Наместник. – Неужели не желает разделить скромную трапезу с достойными и воистину многоучеными гостями?
К Наместнику быстро подошел офицер охраны и что-то тихо произнес, разведя при этом руками. Внимательный Константин Германик все же уловил имя: Атаульф.
– Что же ты? – попенял его Наместник. – Не мог с девчонкой совладать… Впрочем, прости, я не прав. Пойди немедленно в покои Ульрики и скажи, что я приказал… Нет, не приказал, но попросил: присоединиться к нам.
Только убедившись, что офицер покинул пиршественную залу, Винитарий со вздохом оставил в сторону свой собственный кубок-кружку.
– Пока Ульрики нет, я поведаю вам, друзья, печальную историю.
Примеру Наместника немедленно последовали трибун и грек Эллий Аттик, отставив чаши. Ученому слуге, по старому греческому обычаю, позволено было занять ложе у пиршественного стола.
– Дело в том, – медленно подбирая слова, продолжил Наместник, – что моя сводная сестра, многострадальная Ульрика, сама того не ожидая, стала как бы вдовой в шестнадцать лет.
– Как бы? – переспросил Германик. – Разве можно быть вдовой «как бы»?
– Оказывается, можно, – смиренно произнес Винитарий. – Как бы мы все не уверяли Ульрику, что муж погиб в схватке на границе с прорвавшимся отрядом гуннов ровно год тому назад, она в это не верит.
Далее последовал бесхитростный рассказ о том, что повенчанная по христианскому обряду с высокопоставленным готским военачальником Ульрика через неделю после свадьбы «проводила храброго мужа отражать набег гуннского племени».
Что случилось в степи, никто толком не знает. Из отряда готов уцелел только Атаульф, доскакавший до своих с торчащим обломком стрелы под правой лопаткой. По словам Атаульфа, гуннов оказалось значительно больше, чем представлялось их командиру, мужу Ульрики.
– Она до сих пор надеется, что он в плену, – горестно подытожил Винитарий. – Но мы-то знаем, что этот дикий народ пленных не признает, их просто кормить нечем.
– Я видел Атаульфа, – осторожно вступился за знакомого таможенника Константин Германик. – Он не похож на офицера, способного бросить своего командира в бою.
– Кто знает, – взвешивая слова, произнес Наместник. – Кто знает… собственно, никто не может знать. Атаульф доложил, что командир погиб сразу же, от злой стрелы. Сам же он бился до последнего, а затем вскочил на коня гунна, поверженного им ударом копья, и чудом вырвался из варварской ловушки.
Винитарий на мгновение закрыл руками лицо. Видно было, что ему и впрямь жаль любимую сестру.
– Уже год, как Ульрика, облачившись в латы, играет роль Немезиды, мифической богини мести. Она всерьез готова отправиться на поиски сгинувшего мужа, – глухо произнес Наместник, обращаясь к Константину Германику. – Прошу тебя, блистательный ромей, не насмехайся. Не обижай ее. Она еще совсем девчонка.
Винитарий называл Германика ромеем на греческий манер, что усиливало просьбу.
Слегка захмелевший от готской кружки, Константин Германик был немало удивлен. Ему и в голову не приходило обидеть женщину-амазонку, чье лицо наверняка успел испортить железный шлем!
Однако все оказалось не так просто. В распахнутые двери обеденной залы стремительно вошла Ульрика в настолько тонкой шерстяной тунике, что сквозь нее просвечивало тело. Наброшенная на плечи накидка из синей ткани, расцвеченная по краям золотым шитьем, была закреплена на шее серебряной фибулой. Широкий кожаный пояс с застежкой, украшенной рубинами, перехватывал тонкую талию, подчеркивая грудь.
Высокий лоб, правильной формы носик, большие серые глаза, персиковый цвет щек, маленький, как у ребенка, ротик. В ушах – большие золотые сережки в виде бабочек. По готскому обычаю собрав русые волосы на правую сторону, на голове Ульрика повязала большой свейский узел.
– «Нет, осуждать невозможно, что Трои сыны и ахейцы брань за такую жену и беды столь долгие терпят: Истинно, вечным богиням она красотою подобна!» – возглас Эллия Аттика, процитировавшего строки Гомера, воспевавшие Елену Прекрасную, вполне соответствовал впечатлению, которое произвела принцесса Ульрика на мужчин, собравшихся в зале.
Увидев родную сестру в непривычном облике, Винитарий поперхнулся и погрозил кулаком одному из охранников, выронившему копье.
– Ты, наверное, голодна? – демонстративно отвернувшись, спросил он затем у сестры.
Ульрика вместо ответа присела на ложе напротив Константина Германика, откровенно глядя ему прямо в глаза. При движении накидка юной женщины распахнулась, и сквозь тонкую ткань туники трибун увидел женскую грудь с темной изюминкой соска.
Пытаясь скрыть замешательство, офицер потянулся за терракотовой кружкой.
– Мы тут как раз о… поэзии говорили.
– О поэзии? – удивилась Ульрика. – А я думала, что застану взрослых мужчин за советом: как сокрушить проклятых гуннов.
– Ульрика! – умоляюще вскричал Винитарий. – Прошу тебя! Не здесь и не сейчас.
– А когда? И – где? – живо поинтересовалась юная женщина.
– Я! Я могу дать пару дельных советов, – быстро нашелся римский офицер.
Неразбавленное водой вино из местного винограда ударило трибуну в голову. Но даже в таком состоянии он не захотел признаться себе, что на откровенность перед потенциальным противником его подтолкнуло искушение женщиной.
– Вам необходимы лучники, много лучников, – безапелляционно заявил он.
– Все войско ушло с отцом, – пояснила Ульрика. – В столицу. У него давние разборки с антами, нашими соседями. Остались стражники на стенах.
– А где столица рекса Германариха? – преодолевая опьянение, как бы невзначай быстро спросил Германик.
– Данпарштадт, наша столица находится… – начала было отвечать молодая женщина, но ее резко оборвал Наместник:
– Далеко, много дней пути отсюда. Далеко!
– Далеко, – покорно согласилась готская принцесса. – И войско далеко, и отец далеко. А гунны – близко.
Поначалу разговор за пиршественным столом не клеился, слишком разные гости, слишком разные интересы.
Готская принцесса, желавшая если не найти мужа, то по крайней мере отомстить за него.
Трибун, неуклюже пытавшийся выведать тайны готского двора.
Наместник, чьим призванием было служить Христу, а не беспощадному Одину, которому до сих пор приносят человеческие жертвы на его родине, ледяном острове Скандза. Да что там далекий Скандза! Недавно он случайно подслушал, как его крещеный солдат, собираясь в разведку, твердил старинное заклинание:
– Komm teufel und halt emir das their. Ich gebe dir eine Seele dafür[3].
Единственным, кто, казалось, ничем не опечален, был Эллий Аттик. Отметив затянувшуюся паузу в разговоре и омрачившиеся от воспоминаний лица сотрапезников, лицедей остался верен себе. И постарался развлечь присутствующих рассказами о дальних странах и пограничных областях, где ему довелось бывать с
