появится солнце, а тучи никогда не разойдутся даруя нам шанс посмотреть на лик сгустков света, сокрытых во мгле.
Я не знаю, сколько мы шли так в полном молчании, лишь про себя отмечая постепенные изменения мира вокруг. Само это место не располагало к разговорам. Грязные лужи сменились кристальным льдом, что изредка отсвечивал потусторонней лазурью. Толстые мертвые корни вокруг говорили о безуспешной попытке экспансии корнецветов. Будто сама местность здесь выпила жизнь из корней тысячелетнего древа.
Не смотря на то, что из наших с вором ртов вырывалось полупрозрачное облачко пара, было еще недостаточно холодно для замерзания жидкости. Это натолкнуло меня на мысль, что вода здесь себя ведёт как-то странно, словно бы у неё здесь были свои собственные законы физики.
В одном таком месте я потянулся контролем, и осознал, что здешняя жидкость мне не подчиняется. Стихия тоже имела память и здесь она забыла о том, кто она. Забыла саму себя, застыв в вечном созерцании тусклого серого неба Владений Павших.
Знаю, это звучит странно, но как маг этой стихии я почувствовал именно это. Вода боялась.
Редкое разнообразие в памятник древней славе вымершей расы внес разбитый алтарь какого-то забытого бога. Может, когда-то здесь славили Тефнут или Нефтис. Теперь никто уже точно этого не скажет, разве что выцветшая теневязь смогла бы рассказать историю этого места для Ласки.
Лазурный свет, исходящий от него, манил нас к себе. У самого ритуального подноса для жертвоприношений лежал одетый в богатое платье скелет женщины. О расе было сложно судить, но готов поставить на то, что перед нами бывшая зверянка — скелет сильно походил на людской, но имел и заметные отличия.
— Да стихнет шум под сенью безмолвия.
Я молча проследил за другом, пришедшим вдруг к озарению. Разбитые символы незнакомого языка стали едва заметно подсвечивать той же лазурью.
— В отчаянии своём они доверили свою жизнь стенам. Но подобное никогда не изведет подобное, а размножится и посеет еще больше своих подобий. А потому их оружие обернулось супротив них самих, а стены стали могилой. — попытался передать мне текст друг и добавил уже от себя. — Когда-то это место было твердыней для тех, кто верил в моего бога.
— Тефнут? «Не расслабляйся в месте, что станет тебе близко́». — припомнил я слова Хозяйки Мрака.
— Ага, тоже вспомнил, — кивнул друг, для уверенности положив руку на меч.
— Их поглотила Пустота? — понял я.
— Сион, ты знаешь, я уже не уверен в том, стоит ли нам идти в храм бога-монстра. Может, Хозяйка была права? Может, оно всё того не стоит?
— Ты что-то чувствуешь? — догадался я, заодно обрывая неприятную тему.
— Да, — и глаза друга чуть заметно блеснули от влаги. — Когда я призвал силу Тефнут, я подхватил их чувства. Тех, кто был здесь до нас. Обрывки, не более, но эмпатия пустотника или сила моего бога — что-то передало их мне. Посмотри на этот серый песок, Сион. Это все — пепел, камни и костная мука. Все так же, как в храме, где впервые я умер.
— Не говори так. Ты жив, Терми.
— Нет, Сион, — покачал головой друг. — Прежний я умер в том храме. Разве ты не заметил? Где же твоя эмпатия пустотника?
Вор замолчал, давая себе время успокоиться, а мне — собраться с мыслями и осознать все им сказанное.
Вор? Когда в последний раз Терми действовал, как представитель этого класса? Похоже, не только поведение моего друга сильно изменилось за последнее время, но основной класс. Как я мог не заметить этого раньше? Чуть что, и мой друг хватается за оружие, готовясь на следующем шаге призвать Длань и зачитать молитву Тефнут. Он давно перестал быть вором.
Терми, Пилигрим Тишины, уровень 48.
Статус пустотника был скрыт, как и у меня. Но класс божественного последователя у друга пошел совсем по иному пути развития, нежели у меня. Я сейчас был жрецом. Терми же стал пилигримом.
— Понял, наконец? — снисходительно улыбнулся друг, почувствовав изменение в моём наборе эмоций.
— А я — тоже меняюсь? — осторожно задал вопрос я.
— Не замечал? Забавно, ты столько хвастался своими мудростью и интеллектом, а такую важную вещь вдруг проморгал. Кое в чем тот поехавший был прав — как давно ты стал в своей речи ссылаться на бога, о котором кроме тебя даже никто не помнит? А помнишь старину Зилла в нашу первую встречу? Зачем ты ему читал проповедь во славу набора букв? От меня прежнего больше ничего не осталось, как и от тебя тоже. Я тебе скажу больше, твоя принцесса тоже сейчас не та, кого ты помнишь. Любое изменение в твоем описании меняет тебя самого, Сион. Разве не об этом говорила старуха? А эта дрянь, которой ты меня заразил, сильнее прочего плавит мозги!
— Извини…
— Что извини? Бро, я не для этого начал все это говорить, чтобы ты извинялся. Просто… я боюсь нового себя. Я знаю, тебе это тоже знакомо, но ты так одержим своей Лаской, что не замечаешь ничего вокруг. Возможно, именно это держит тебя на плаву. Но в моей жизни мало что осталось, помимо сожалений.
— Извини, что воскресил тебя пустотой и тем самым обрёк на всё это, — я уже понял, что это неверный ответ, но это было сейчас не так уж и важно. Терми нужны были не ответы, ему нужно выговориться. Давно нужно было после всего пережитого, но прежде рядом почти всё время была Филин.
— Раньше я бы сказал, не парься, но сейчас я и вправду не знаю, что лучше. Помнишь наш разговор с тем поехавшим, что сдал нас Коту? Да, я сам отговаривал тебя ему верить, но с того момента у меня было время задуматься над этим и над словами Хозяйки. «Уже сейчас достаточно, чтобы понять, каким пустотником ты станешь в будущем». Как-то так он сказал, да?
— К чему ты клонишь? Догадываешься, кем станешь ты?
— Нет, бро. Но я вижу, кем уже сейчас ты становишься. И хочу тебя предупредить, пока не стало слишком поздно. Прежний Сион бы сейчас, как и я сомневался бы в том, стоит ли нам идти в храм. Возможно, из-за нас на свободу вырвется нечто, перед чем и ты, и я, и твоя Ласка — пыль. И жизни наши лучше не
