сна всё равно нет. Разве можно ему быть, когда у другой стены в гордом одиночестве лежит так сильно мне необходимый, пахнущий земляничным мылом человек?
– Холодно, – жалуюсь.
Но он делает вид, что не слышит. Упёртый, со скверным характером, мстительный Вожак.
И в качестве последней попытки воззвать к его совести я громко вздыхаю.
– У меня кровать шире, – тихо предлагает он.
Меня не нужно приглашать дважды. Особенно, когда я осознаю свою оплошность и остро нуждаюсь в том, чтобы она была исправлена.
SKAAR – Scientist
Дождь порывами хлещет по толстому стеклу, ветер подвывает где-то у самой верхушки маяка, но самое страшное – мощные удары волн о стену скалы, на которой стоит его башня. Их сила так велика, что пенистые брызги иной раз долетают до окна и стекают по стеклу, словно оно – иллюминатор какого-нибудь корабля.
Я поднимаюсь, чтобы перелечь к Альфе, но прежде решаю заглянуть в окно. Видно, как ни странно, очень хорошо: и сизое небо, и тёмную бездну океана и то, с какой мощью разбиваются его массивные волны у самого подножия, как со скоростью взлетает кверху вода.
– Обалдеть… – шёпотом восхищаюсь я и разворачиваюсь, чтобы позвать Альфу полюбоваться на стихию, разделить мой восторг.
Но произнести не могу ни слова, из-за того, как он на меня смотрит. Его поза – он полулежит, заложив одну руку за голову, а второй почему-то вцепившись в край кровати – ни о чём существенном мне не говорит.
– Что? – спрашиваю.
– Нам нужно поговорить, – объявляет он, и мне даже видно, как блестят в полутьме его внимательные глаза.
Внезапно я понимаю, что стою в одних трусах и футболке, хотя чего он у меня не видел, если задуматься? Я спокойно подхожу и усаживаюсь на край его кровати.
– Там страшно красиво снаружи, – сообщаю ему. – В смысле, и страшно, и красиво в то же время.
– Так бывает, – согласно кивает он и тоже поднимается. – Ты же… слышала, что сказала Альфия?
– Когда?
– Вчера.
– Она много чего говорила.
– Ты знаешь, о чём я.
– Нет, не знаю, – вру, конечно, но зачем вообще он затеял этот разговор?
– Я не хочу недосказанности и ненужных мыслей. Никаких дрязг не хочу, не хочу ничего плохого между нами, тем более если это плохое – чьё-то враньё. То, что она сказала – ложь. Никогда этого не было.
– Не было? – как попугай повторяю я.
– Ну, если только я был без сознания. Но насколько помню, оно всегда было при мне, а сплю я чутко.
Альфа сморит в глаза, и мне не нужны его объяснения.
– Знаешь, – говорю ему шёпотом, – мне мальчик приснился. Лет десяти… может, одиннадцати. Несколько раз это было.
Его глаза загораются, поэтому я продолжаю:
– Этот мальчик вечно куда-нибудь лезет – ну просто в каждой дырке затычка – и вечно что-нибудь добывает: то ящерицу, то паука, то медузу, то яблоко с самой макушки дерева. И всё это – всю свою добычу он приносит мне: и морского конька, и маленькую рыбку, и огромного оранжевого краба с четырьмя круглыми пятнами, и жёлтый кривой цветок с самой вершины полуразвалившейся стены старинного жёлтого замка. Никому другому не приносит, только мне! Я собираю все его трофеи… все достижения и… успехи.
Его лицо меняется до неузнаваемости: усталость и угнетённость исчезают, а вместо них рождается воодушевление, граничащее с восторгом. Теперь Альфа смотрит на меня, как на сказку, в которой один поворот сменяется другим, а любимый персонаж всех побеждает самым неожиданным образом.
Внезапно он касается моего рта, проводит пальцем по краешку губ, и мои глаза закрываются сами собой. Альфа прижимается своим лбом к моему и шёпотом говорит:
– Прости за сегодня.
Мне становится тепло-тепло: не только физически, но и как-то по-другому.
– Это ты меня извини, – тоже шёпотом прошу я. – Ты знаешь намного больше меня и больше помнишь. Просто дай мне прийти ко всему своим ходом.
– Я бы всё равно тебя не тронул! – с чувством признаётся он. – Не здесь и не сейчас. Просто я… не сдержался немного. И устал. Очень.
– Не сдержался? – зачем-то спрашиваю у него я.
Его живот такой худой, что стал плоским и твёрдым, как доска, которую он делал из ели. Джинсы на нём едва держатся. Даже с ремнём их пояс так сильно отходит от его тела, что под него легко можно проскользнуть рукой.
Я только слышу, как резко меняется его дыхание, а ещё через мгновение он хватает моё запястье. Я мгновенно пугаюсь сама того, что сделала. Вырвав руку из его захвата, спешу отодвинуться подальше – мне кажется, я могу об него обжечься, даже если просто рядом сидеть буду, не прикасаясь. У меня краснеют щеки, жар приливает груди, расползается на шею и уши.
– Извини!
Господи, стыдобище-то какое.
– Не извиняйся.
Мои руки сами закрывают моё лицо.
– Чего ты? – спрашивает он и как-то нервно приподнимается.
– Стыдно.
– Чего ты стыдишься?
Теперь в его голосе возмущение, и я перестаю понимать, что происходит. Альфа отдирает руки от моего лица с вопросом:
– Почему тебе стыдно?
– Я не знаю. Это твоя территория, а я вломилась без приглашения. Не знаю, что на меня нашло. Очень стыдно. Ещё раз извини!
Теперь он, вообще, улыбается.
– Есть моменты… Вернее, обстоятельства, при которых частные территории перестают быть частными, – вдруг говорит. – Это как раз такой момент и извиняться нужно мне. Просто, я не уверен, что смогу… остановиться, и только по этой причине не разрешаю себе… много чего, хотя воздержание даётся с трудом.
– Ты хочешь много чего?
– Даже не представляешь, как сильно.
Я целую его в шею, сообщая этим то, о чём не осмеливаюсь попросить словами. Но он снова каменеет. Напрягается так, словно я его же стрелой целюсь ему в лоб. Мне ничего не остаётся, кроме как прикинуться невинной в своих намерениях: обнимаю его грудь – это уже привычный ему жест, и уткнувшись носом в плечо – это тоже ему знакомо, с чувством зеваю.
Он расслабляется.
– Альфа… – решаюсь, когда темнота сгущается настолько, что он не разглядит выражение моего лица даже если захочет.
– Ум?
– Что такое… секс?
В темноте у него есть время подумать. Я
