Солнце играло на мокрой шерсти элатр, делая их похожими на сон. Слишком ярко, слишком невозможно, чтобы быть реальностью. Отряхнувшись, они легли между мной и Кроном, и я невольно посмотрела на него. Его рубашка была покрыта засохшей кровью. Эти неровные красные пятна отчетливо выделялись на его одежде, казались матовыми в лучах садящегося солнца, и один только взгляд на них сразу же воскрешал в памяти все самое пугающее, что успело произойти за последние несколько часов.
– Мой отец тоже умер, – зачем-то сказала я.
– Я знаю.
Крон не сводил взгляда с нескольких смятых травинок, которые росли у его ног. Я хотела сказать что-то еще – что-нибудь утешающее, хоть и не знала, что именно принято говорить в таких случаях. Крон не стал дожидаться моей реплики и резко встал.
– Нужно лететь, пока не стемнело, – сказал он.
Элатры, как будто поняв его слова, приготовились к пути. Все они казались отдохнувшими, даже раненые выглядели намного бодрее. Две элатры сами подошли к нам с Кроном – уже другие, не те, на которых мы прилетели. Наверное, они договорились нести нас по очереди. Элатры были самыми умными животными, которых я когда-либо видела. Они понимали все, что им говорят и даже больше – я была уверена, что они чувствовали людей и точно знали, кому стоит доверять, а кому нет.
Мы поднялись в воздух, и я с горечью осознала, что даже такое чудо, как полет на элатре, не вызывает во мне былого восторга. Мой первый и до недавних пор единственный полет из детства казался мне полусном, полувымыслом, игрой моей фантазии. Как я мечтала еще хоть раз почувствовать под собой это мягкое и легкое, словно взбитые сливки, но при этом невероятно сильное существо, его покалывающее тепло и то неповторимое ощущение потери равновесия, нарастающей паники от собственного бессилия и вместе с тем безоговорочное доверие, когда стоит лишь сказать: «Я верю тебе. Увези меня», – и она увезет.
В полете мысли не могут сосредоточиться на чем-то одном. Окружающий пейзаж ускользает, ему на смену приходят другие, и мысли начинают путаться. Мне хотелось есть и спать, а больше всего хотелось хоть на время отключить свою голову. Это моя голова, казалось бы, она должна быть на моей стороне, должна слушаться меня. Но она делала все, чтобы я ничего не могла видеть перед собой, кроме крови, – стекающей по остекленевшим глазам элатры, выступающей на рубашке Крона, струящейся по рукам его отца. Все это подпитывало гнетущий ком, который сдавливал мою грудь и расползался внутри меня, занимая все больше и больше пространства. Это моя вина.
Крон ни разу не обернулся за все время полета. Я смотрела на его спутанные черные кудри, на напряженную худую спину, на колышущуюся от ветра рубашку. Пятна крови были даже на спине.
Мы летели весь день и всю ночь. В какой-то момент мне показалось, что я видела перед собой Рэя, видела подол маминого платья, бежала в лес к своей иве. Я задремала и вздрогнула, когда поняла, что соскальзываю со спины элатры. Она чуть толкнула задними ногами, заставляя меня пододвинуться вперед и крепче ухватиться за ее шею. Крон, казалось, совсем не пошевелился с тех пор, как я смотрела на него в последний раз. Я сверлила его взглядом, ожидая, что он покажет хоть какой-то признак жизни. Наверное, из-за усталости я начала плохо соображать, но я вдруг действительно испугалась, – решила, что он мог умереть ни с того ни с сего, сидя на элатре и вцепившись похолодевшими пальцами в ее шерсть.
Крон чуть наклонился к элатре и пошевелил губами. Я облегченно выдохнула. Должно быть, мы почти прибыли, потому что она начала снижаться, а за ней и остальные. Солнце еще не встало, но я уже могла различать в темноте очертания деревьев и холмов, покрытых предрассветным синеватым свечением. Чем ниже мы опускались, тем отчетливее возникало ощущение, что мы летим к краю пропасти. Под нами были скалистые горы, а впереди чернела пустота, сливающаяся с небом. Стоило приглядеться, и на горизонте вырисовывалась тонкая линия, из-за которой вскоре начала виднеться первая солнечная полоска. Ее отблески засверкали на водной глади. Море. Наверное, то, что я видела перед собой, когда-то видел и Рэй. Быть может, мне, наконец, удалось урвать хотя бы маленький кусочек той его жизни, в которой не было меня.
Мы приближались к каменистым горным вершинам, и на секунду сердце сжалось от мысли, что мы разобьемся. Элатры одна за другой проворно проскочили в ущелье, и мы опустились на укрытое в кольце гор небольшое плато. Мы сошли с элатр, и Крон знаком показал мне следовать за ним. Мы вплотную подошли к скале, которая, на первый взгляд, ничем не отличалась от других. Крон прикоснулся к ней ладонью и сказал: «Я – Сайс».
Я не сдержала удивленного возгласа, когда перед нами проступил мерцающий прямоугольник в человеческий рост. Вскоре часть скалы исчезла, открывая нам путь прямо в сердце горы.
Не успели мы сделать и шага, как из появившегося прохода выбежала женщина и крепко обняла Крона. У нее были длинные кудрявые волосы, которые выбились из свободно заплетенной косы. Одета она была в широкую белую рубашку, подпоясанную широкой лентой, и такую же свободную длинную юбку, доходившую ей почти до самых пят. Они с Кроном не сказали друг другу ни слова, просто какое-то время стояли обнявшись. Из прохода показался еще один человек – крепенький мальчик лет двенадцати. Он мельком посмотрел на меня и, обойдя, подошел к стоявшим позади элатрам.
– Мам, смотри, – сказал он, восхищенно поглаживая одну из них.
Женщина подняла чуть покрасневшие глаза и кивнула.
– Отведи их внутрь и напои, – сказала она. Ее взгляд остановился на окровавленных боках одной из элатр. – А раненых оставь в саду, я как раз приготовила лекарство…
Она запнулась и снова обняла Крона. Мальчик, ведя за собой элатр, прошел в ущелье.
Когда последняя из них скрылась в проходе, женщина повернулась ко мне. Она слабо улыбнулась, взяла меня за руку и повела внутрь.
Мне открылся самый прекрасный сад, который я могла себе представить. За свою жизнь я видела только сад Ависов, и еще смутно в памяти вырисовывался сад в доме моего отца, но я была уверена, что даже если бы видела сотни других садов, вряд ли они могли бы превзойти по красоте тот, что расстилался у дома Крона. Несмотря на то, что мы были внутри горы, каким-то чудесным образом мы стояли под открытым небом, а под нашими ногами росла трава, мокрая и прохладная от росы, но уже приготовившаяся впитать в себя тепло солнца. Небольшой участок, огражденный ровным белым забором, был покрыт стройными грядками, на которых росли всевозможные овощи и зелень. По другую сторону сада десятки фруктовых деревьев с крупными сочными плодами и ряды кустарников с разноцветными ягодами всех форм и размеров окружали резную белую беседку; неподалеку расположился широкий колодец из неровных каменных блоков и небольшой фонтан, покрытый цветочными узорами. Живых цветов тоже было не счесть – клумбы тянулись до самого края сада и исчезали из виду за углом дома. Сразу бросалась в глаза самая яркая клумба: хороводы красноголовых маков, так плотно прильнувших друг к другу, что казалось, будто они и правда держались за руки. Издали они походили на сплошное красное полотно.
