Дорант вытащил из-под колета золотой поисковый артефакт:
— Вот артефакт, настроенный на кровь наследного примеса. Любой может убедиться, что он срабатывает в присутствии Его Величества.
Наместник с насмешкой задал неожиданный для Доранта вопрос:
— А кто дал вам, каваллиер, этот артефакт, и откуда вы знаете, что он настроен именно на кровь примеса Йорре?
— Я получил его в службе его сиятельства Светлейшего дуки Санъера.
— То есть от людей предателя, схваченного, осуждённого, изобличённого и казнённого на эшафоте, согласно той же прокламации?
6
Это был удар под дых. Дорант, как всегда в смертельной опасности, стремительно просчитывал в мозгу варианты своих действий, а главное — того, что он мог сказать. К сожалению, аргументов у него было немного: самым сильным из них могло бы быть собственноручное письмо предыдущего Императора наследнику, но Дорант отдал его альву, а тот почему-то не передал примесу. Где сейчас находилось письмо, не знал никто, включая альва (Дорант его спросил — без особого успеха; тот то ли не понял, о чём речь, то ли не захотел отвечать).
Чтобы не длить молчание, которое однозначно было бы воспринято как признание вины, он вытянул левую руку и показал медный перстень с Имперской печатью, который также передавал примесу через альва, и который получил от Императора обратно уже как знак его новых полномочий:
— Вы знаете, что это такое, ньоры?
Активированный перстень разбросал вокруг радужные искры, будто в нём был крупный бриллиант.
По кабинету наместника прошелестел шёпот. Что это такое, знали все присутствующие.
— Вы, может быть, полагаете, что подобное может быть у того, кто не имеет на это права?
И опять местная знать зашепталась. Что полагается за обладание таким перстнем без соответствующих прав на него, знали все.
Но наместник не унимался:
— Ньоры, все мы знаем, что осуждённый и казнённый предатель Санъер, сумевший колдовством вкрасться в доверие покойного Императора, имел неограниченный доступ к артефактам и документам, подтверждающим полномочия императорских посланников. Почему бы он не смог получить такой же доступ и к подобным перстням?
Дорант не мог не отметить, что это было правдой. Дело было почти проиграно, и он потихоньку потянулся к рукояти четырехстволки, стараясь, чтобы его движение было незаметным.
Но тут, совершенно неожиданно, вмешался гильдмайстер Ронде, снова заставив Доранта серьёзно усомниться в своих способностях понимать и оценивать людей:
— Ньоры, прошу вашего внимания! — Сказал он. — Мы должны принять важнейшее решение, и при этом перед нами с одной стороны — бумага, неизвестно кем написанная и присланная (а мы знаем, что даже в нашем городе имелись люди, стремящиеся пресечь правильное наследование), а с другой — всем известные и достоверные артефакты предыдущего царствования. И юный Император, одного взгляда на которого достаточно, чтобы увидеть царственные манеры человека, который имеет право на власть. Кого мы должны слушать: безвестного писаря[17] из Кайселена, который перебелил так называемую прокламацию неизвестно с какого образца, или высокородного Доранта из Регны, коего мы знаем, как верного слугу предыдущего Императора, участвовавшего во многих славных деяниях, и в том числе в подавлении богомерзкого мятежа здесь, в Марке? Задумайтесь о том, какими могут быть последствия неверного выбора!
Дорант был потрясён. Последний, от кого он ожидал поддержки в Кармоне, был гильдмайстер, чья жена была из Аттоу и роднёй вице-короля. Происходило что-то непонятное, а Дорант терпеть не мог непонятного, когда оно касалось его или каких-нибудь важных дел.
Но настроение присутствующих начало заметно меняться: в конце концов, дукесса Маста далеко, а парень, претендующий на трон, с его до зубов вооружёнными и совершенно безжалостными спутниками (особенно Дорантом, который, после расстрела двух Странноприимцев на площади, воспринимался как живое отродье Преисподней), были рядом.
— Полагаю, нам следует избежать торопливости в принятии столь серьезных решений. — Продолжил гильдмайстер. — По крайней мере, до тех пор, пока мы не получим дополнительных известий из метрополии, и не через посредников, а от заслуживающих доверия людей, облечённых полномочиями.
Присутствующие верхи кармонского общества запереглядывались и зашептались; наместник аж задохнулся, насколько и для него неожиданным было выступление гильдмайстера Ронде. Тот же не стал терять инициативу и заявил, нарушая все мыслимые правила:
— Давайте, ньоры, не будем торопиться с выводами и совершать необратимые поступки на основе недостаточных сведений. Я предлагаю сейчас разойтись и всё хорошо обдумать. Мне кажется, чтобы не вызывать в простом народе излишнего напряжения и неоднозначных чувств, которые могли бы привести и к мятежу, избави нас Четверо, стоит отменить объявленный уважаемым наместником сбор горожан на офисиаде. Согласитесь, что в отсутствие единого мнения у нас, лучших людей города, это было бы неосторожно.
Для человека не военного, не привыкшего решать быстро, всегда проще сказать себе: я подожду, пока всё прояснится — чем начать действовать в условиях, когда есть хоть малейшая неуверенность в правильности принимаемого решения.
Ньоры поколебались, пошептались, потоптались — и согласились.
Наместник, с ненавистью глядя на Доранта, позвал слугу и велел отменить общий сбор. Ссориться с городской элитой он не мог и не хотел — слишком от неё зависел.
Дорант почувствовал такое облегчение, что ему пришлось сделать усилие над собой, чтобы не пошатнуться на ставших ватными ногах. Им невероятно, неестественно повезло. Во-первых, их здесь не ждали: наместник и его сторонники явно рассчитывали на то, что юный Император и его сторонники, запершиеся в доме Харрана, узнают новости уже после того, как их объявят в полдень всему городу. Явись они тогда на офисиаду, их бы тут же арестовали — городская стража с поддержкой народа просто задавила бы числом. А тут, в доме и в кабинете наместника, взять их не смогли бы: у присутствовавших почти не было огнестрела, а у Доранта и его людей было по две пиштоли (ежели не считать хауды Харрана, Калле и Самира, да четырёхстволку самого Доранта). В кабинете мало кто бы уцелел.
Но большая кровь сразу противопоставила бы город и Императора. И дальше пришлось бы действительно садиться в осаду, отбиваясь от городской стражи и родни павших в доме наместника.
