— Но мы не можем сказать это Юсуфу.
Юсуф повернулся, что‑то резко проговорив, видимо, он ожидал, что Сарита, как послушный щенок, последует за ним. Она взяла другой абрикос. Кадига быстро что‑то сказала. Сарита понятия не имела о том, что она сказала ему, но речь ее произвела на Юсуфа ошеломляющий эффект. Лицо его потемнело и он отступил во дворик, грубо прервав Кадигу.
— Он говорит, что вы должны пойти с ним, сказала Кадига, беспомощно пожав плечами. — Я объяснила ему, что вы плохо себя чувствуете, но он настаивает.
— Тогда скажи ему правду, — сказала Сарита, — скажи ему, что я не желаю идти с ним.
— Вы с ума сошли, — прошептала Кадига, но в глазах ее появился оттенок восхищения. — Почему вы не желаете идти с ним?
— Потому что я не собственность вашего господина Абула и не обязана ему повиноваться.
Я пленница, которую держат здесь против ее воли.
Зулема подошла к Юсуфу, пряча лицо. Она поспешно заговорила с ним, голос ее был сладким и умоляющим. Юсуф уставился на испанку, спокойно поглощающую абрикосы с открытым лицом, как если б его здесь не было. Он был в растерянности. Господин Абул велел ему привести женщину в бани, а не принести ее силой. Если бы калиф велел ему это, Юсуф, не колеблясь, подхватил бы и понес эту упирающуюся особу. Но такого приказа ему не отдавали, а он знал, что женщина эта оказала на его господина магическое действие. Он и сам не знал, почему. С точки зрения Юсуфа она была слишком хрупкой и непокорной, для того чтобы быть привлекательной, несмотря на рыжие кудри и подвижные зеленые глаза. Но в его обязанности не входило подвергать сомнению фантазии и желания калифа.
Зулема предположила, что испанка не хочет выходить из башни при свете дня, потому что напугана и чувствует себя в чужом месте неудобно.
Юсуф изучающе посмотрел на эту любительницу абрикосов.
С его точки зрения, она совсем не выглядела напуганной, но объяснения Зулемы давали ему возможность избежать конфронтации. Он вернется, когда получит от калифа более подробные указания.
Дверь за ним захлопнулась, и Кадига залилась смехом.
— Никогда раньше я не видела Юсуфа в такой растерянности, — сказала она, беря абрикос, — но ты была просто восхитительна, Зулема. — И она снова разразилась смехом.
Улыбка Зулемы была более сдержанной, но у Сариты создалось впечатление, что настроение ее было не менее шутливым.
— Не думаю, что он поверил мне, — сказала Зулема и тоже рассмеялась.
— Но что ты ему сказала? — спросила Сарита, тоже смеясь, даже не зная почему, — уж очень заразительным был их смех.
Зулема рассказала ей.
— Это прозвучало бы более убедительно, если бы ты при этом бросалась косточками с таким видом, словно тебе наплевать на все на свете, — сказала она, а потом вдруг резко посерьезнела, — но что теперь будет?
Сарита пожала плечами.
— Подождем — увидим. Но я думаю, что просто ваш господин Абул придет сюда, как я просила.
Кадига ухмыльнулась, — было в высшей степени странно слышать такую просьбу. Но почему ты отказалась пойти к калифу? Ты ведь провела с ним ночь.
«Да, — подумала Сарита, — но не такую, какую вы можете себе представить». Она поняла, что не сможет ничего объяснить им, и, покачав головой, сказала:
— Я здесь не по своей воле и хочу уйти отсюда, и господин Абул должен позволить мне это.
Абул ждал в Кипарисном дворике около бань.
Завершив, наконец, свои административные дела, он расслаблялся на солнце, внимая плеску фонтанов и предвкушая то, как будет посвящать свою замечательную гостью в банный обряд, удовольствие от которого, как он надеялся, позволит ему сломить ее сопротивление. Он без труда распознал правду в дипломатичном объяснении Юсуфа по поводу того, почему он вернулся с пустыми руками.
Абул нахмурился: если по каждому пустяку она будет устраивать такой шум, это может стать утомительным.
— Желаете ли вы, мой господин, чтобы я принес ее? — Юсуф, похоже, очень хотел, чтобы ему это приказали.
Абул покачал головой. Победа, добытая насильственным путем, не принесет ему удовлетворения. Нет, он примет ее условия.
— Я приду к ней сам.
Он неспеша пошел через дворцовые дворики, отвечая на поклоны придворных. Тут царила вечная суета, вечное движение. В Гранаде было много враждующих мавро‑испанских кланов и дороги были наводнены бандитами. Испанцы все больше прижимались к границам Кастилии, а глаза их были устремлены на последнее мавро‑испанское королевство в Испании. Абул знал, что для Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской земли теперь объединены в результате их брака, и объединение Испании после почти 800 лет господства мавритан имело первостепенное значение. Он знал, что для того, чтобы удержать свое королевство, ему надо постоянно драться с завоевателями, и не всегда посредством честного боя; внутренне он всегда должен быть готов к альянсу между соперничающими кланами. Он понимал, что его могут свергнуть только в результате такого союза, который может возникнуть из‑за вероломства своих, а не из‑за вооруженного столкновения с чужими.
Совершая путешествия по городам и весям, Абул воспринимал опасности как должное, извлекая для себя удовольствие из сражений. На них он воспитывался, к ним привык. Но в стенах дворца Альгамбры, в стенах своего дома, он желал спокойствия и гармонии, красоты и симметрии. И для того, чтобы добиться этого, он боролся столь же усердно, сколь и для того, чтобы защитить свое королевство, только методы его борьбы были иными. Мягкость, вежливость, внимательность — таковы были орудия Абула Хассана, орудия, с помощью которых он создавал гармонию внутри стен своего дома. Внезапно до него дошло, что, привезя Сариту сюда, он собственноручно нарушил безмятежность дворцовой жизни. Ее отказ вносил дисгармонию в окружающий его мир. Но, как ни парадоксально, он с радостью воспринял брошенный ею вызов, и решил использовать только чувственные способы для того, чтобы добиться от нее желания окунуться в жизнь Альгамбры и принять все, что у них принято.
Он вошел в башню без стука и тем самым смутил трех, охваченных неудержимым хохотом женщин.
При его появлении Кадига и Зулема вскочили, мгновенно посерьезнев, хотя веселье все еще играло в их глазах.
У Абула возникло безошибочное ощущение, что он помешал им — это не было для него необычным.
Когда он приходил в гарем, то всегда чувствовал, что нарушил какой‑то очень частный мирок, но это не волновало его. Эти женщины, привыкшие к господству мужчин, не имели ничего — это было написано у них на роду.
Сарита же так и осталась сидеть на оттоманке, как будто бы вовсе не обратила внимания на его появление. Она взяла еще один абрикос из вазы и медленно надкусила его.
Он восхитился дерзкой чувственности этого жеста.
