Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
Тем не менее, идеи Фрейда о чувстве вины, о Сверх-Я и об интернализации, несмотря на их прагматизм, вызвали немало возражений. Критиковал их и Льюис. Все общества в истории, отмечает он, даже языческие, знали о нравственном законе и о том, что не все его соблюдают. Люди боялись вечного наказания. «Когда проповедовали апостолы, они могли ожидать – даже в среде язычников, – что люди знают о том, что заслужили гнев Божий», – пишет Льюис в книге «Страдание». Наше общество утратило это сознание. И отчасти это объясняется «влиянием психоанализа на широкую публику». «Идеи вытеснения и подавления» позволяют думать, что «стыд – опасное и вредное чувство». «Нас призывают, – пишет он, – вытащить все на поверхность… исходя из того, что это “все” совершенно естественно и не должно вызывать у нас стыда»[138].
Мы принимаем антиобщественные формы поведения – «трусость, ложь, зависть, нецеломудрие», – это делали раньше во многих обществах. В таком контексте, говорит Льюис, библейское учение о необходимости всеобщего искупления и спасения почти не имеет смысла. Библейская история бессмысленна до тех пор, «пока не поймешь, что есть реальный Нравственный Закон, за которым стоит некая Сила, и вы, нарушая этот закон, идете против Нее»[139].
Фрейд оценивал свое поведение иной меркой. Его действия нередко противоречили его же аргументам. Он судил о своих поступках не с помощью универсального закона, но сравнивая их с поступками других. Он любил сравнения. На седьмом десятке лет он писал доктору Патнему: «Я считаю, что обладаю высоким уровнем нравственности, и горячо поддерживаю прекрасное высказывание Т. Фишера: “Мораль – вещь самоочевидная”. Что до справедливости, до заботы о других, до неприязни, причиняющей людям страдание, или до использования людей в своих целях, – тут я могу поставить себя рядом с лучшими людьми из тех, кого знал. Я никогда не совершал подлостей и злодеяний и даже не вижу в себе искушения поступать дурно»[140]. И здесь же он добавляет: «Идея о том, что я лучше большинства людей, не приносит мне удовлетворения». Кроме того, он признавался, что, хотя и призывал к раскрепощению сексуальности, сам не пользовался этой свободой, но вел себя в этом отношении в согласии с библейскими традициями[141].
Это удивительное письмо. Фрейд открыто заявляет о поддержке «прекрасного высказывания»: «Мораль – вещь самоочевидная». Льюис бы сказал, что тем самым Фрейд косвенно поддерживает идею нравственного закона. Когда он вел себя не так, как учил – иными словами, жил в браке, но призывал более открыто и свободно проявлять сексуальность, он не видел противоречия между своим призывом и своим же строгим кодексом правил.
Льюис придавал большое значение «самоочевидной» природе нравственности: «Я верю в то, что базовые нравственные принципы мы воспринимаем рационально. Мы “просто видим”, что нельзя жертвовать счастьем ближнего ради собственного, “просто видим”, что предметы, равные одному и тому же, равны и между собой. Если мы не можем доказать подобные аксиомы, то это говорит не об их иррациональности, а об их очевидности, и все доказательства строятся на них. Присущая им разумность сияет своим собственным светом. Именно потому, что вся нравственность строится на таких самоочевидных принципах, мы, призывая человека поступать правильно, говорим ему: “Веди себя разумно”»[142].
В другом тексте Льюис говорил о том, как Фрейд сравнивал свое поведение с поведением других. Когда Фрейд говорит: «Я считаю, что обладаю высоким уровнем нравственности, я могу поставить себя рядом с лучшими людьми из тех, кого знал… я лучше большинства из них», – он попадает в одну категорию, описанную Льюисом в «Письмах Баламута». Обращаясь к юным бесам, проходящим подготовку, Баламут, крайне опытный бес, рассказывает, как помочь людям (их подопечным) попасть в ад. Бесы, говорит он, обладают огромным преимуществом, если человек сравнивает себя с другими и думает, что он не хуже.
«Первое и самое очевидное преимущество, – говорит Баламут, – в том, что так вы помогаете ему водрузить в центре своей жизни надежную и очевидную ложь». И это ложь не просто на уровне фактов – ни один человек не может быть точно таким же, как другие, если речь идет о доброте, честности или здравом смысле, подобно тому, как люди различаются по росту и весу. Настоящая ложь, говорит Льюис устами Баламута, в том, что подопечный обманывает сам себя: «Он сам в нее не верит… Ни один человек не верит сам себе, когда говорит: я не хуже тебя. Если бы он в это верил, он бы так не говорил. Когда – продолжает Баламут – человек знает, что в какой-то сфере превосходит другого, у него нет потребности указывать на это остальным. Он просто это принимает».
«Если речь не идет о чисто политической сфере, – говорит Баламут, – то на равенство с другими претендует тот, кто чувствует себя ниже». Потребность показать свое превосходство указывает на «зудящее, мучительное, извивающееся осознание своей неполноценности, которое подопечный отказывается признать»[143].
Что заставляло Фрейда говорить другим, что он «лучше большинства»? Страдал ли он от чувства неполноценности или низкой самооценки? Психиатры давно доказали, что один из классических симптомов депрессии – чувство собственной неполноценности[144]. Многие факты свидетельствуют о том, что Фрейд всю жизнь бился с клинической депрессией. Он часто говорит об этом в письмах, и много лет он, стремясь облегчить муки, принимал кокаин.
Кроме того, Фрейд, когда оспаривал существование нравственного закона, обращался к своим клиническим наблюдениям за пациентами, страдавшими от тяжелой депрессии. Некоторые пациенты, отмечал он, страдавшие от сильного чувства вины в период депрессии, находили, что вина при выздоровлении уменьшалась или исчезала. Когда кто-то переживает депрессию, «его Сверх-Я становится слишком суровым. Оно мучает бедное Я, унижает его, грозит ему самыми страшными карами, осуждает его за поступки из самого далекого прошлого, которые когда-то казались простительными, словно Сверх-Я все это время накапливало материал для обвинения и просто ждало, пока не обретет власть предъявить улики и на их основе вынести приговор. Сверх-Я по самым жестким стандартам оценивает беспомощное Я, над которым получило власть; в целом оно представляет притязания морали, и мы можем видеть, что наше нравственное чувство вины есть выражение этого конфликта между Я и Сверх-Я».
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
