Мысли заскакали блохами, вперемешку с воспоминаниями.
Ведь Идали, по сути, был совершенно одинок, всю жизнь, пока не встретил свою Клементину. И кого ему еще и любить-то было, кроме двух младшеньких?
А они его отталкивали, каждый по-своему. Один из-за «железок» света белого не видел, второй – по легкомыслию – о родственных чувствах даже не задумывался… Оба не пытались и шагу ему навстречу сделать.
И будь Идали тоже к ним равнодушен, зачем он брал бы на себя заботу о них? Позволил бы в свое время уехать с родителями, остался бы гордым одиноким орлом, свободным от всяких обязательств!..
Но нет… значит, они были ему все-таки нужны?
Откуда же тогда взялось это отчуждение между ними?
И почему они никогда не были настоящими братьями? Не беспокоились друг о друге, не помогали… не вставали плечом к плечу против общих бед?
Нет, Идали-то помогал. Не раз, во всяком случае, вытаскивал из неприятностей младшего. Показывал нянюшке его фотографии – вспомнил Кароль со стыдом. Рассказывал о нем. Значит, думал о брате… в отличие от него самого.
А сам он ни разу в жизни не подошел к старшему, не спросил у него «как дела» хотя бы!
И до сих пор не знает, что заставило Идали подписать когда-то договор с демоном – несмотря на няню-хранительницу…
То, что в их семье никогда не было любви? И никто попросту не научил братьев быть братьями?
Но если не было любви, зачем отец с матерью поженились и родили аж троих детей, и прожили вместе аж до двадцатилетия старшего?
Может… она все-таки была? Какая-то… кривая, уродливая, плохо различимая, но была? Может, он и впрямь судит не подумавши?
А может, даже и нормальная была?… Просто однажды случилось что-то, отчего родители разлюбили друг друга и остались вместе, как это делают многие, только ради детей. В которых поневоле, не отдавая себе в этом отчета, постепенно начали видеть обузу и помеху веселой жизни молодой…
Он ведь на самом деле и об отце с матерью ничего толком не знает. Отца почти не видел в детстве – тот все пропадал где-то, в своих компаниях, – а мамочку… любил, да, пока не появились другие, более насущные в подростковом возрасте интересы. Тогда, конечно, не до мамочки стало… но ведь его и раньше не слишком волновало, о чем она думает, что чувствует?…
А родители поженились-то совсем молодыми, лет в двадцать. Сущими детьми были – как он понимает сейчас, с высоты своих нынешних тридцати восьми, – дурачками, ничего о жизни не знавшими. Вполне могли наделать и ошибок и глупостей. За любовь принять обычный гормональный разгул…
И ему ли судить их вообще, самому в том возрасте творившему бог весть что?…
Мысли эти были, прямо скажем, не особенно приятными.
Но странным образом они как будто смывали с души годами копившуюся накипь. Все те неприязненные чувства, с какими он обычно вспоминал о родителях. И которые таили под собой, как оказалось на поверку, всего лишь застарелую обиду. Не понимали его, видите ли, и не хотели…
А сам он? Много ли тогда понимал?
Да и теперь тоже – на что человеку, спрашивается, голова, разум пресловутый, если он и в тридцать восемь лет ничего не понимает? Считает, что если уж его произвели на белый свет, так будьте любезны, забудьте о себе и всю оставшуюся жизнь на дитятко положите?…
А ведь каждый из родителей – тоже человек. Со своими персональными мечтами, надеждами и чаяниями. Которые так же значимы для него, как для тебя – твои…
Стыдоба, сокрушенно подумал Кароль.
Но хорошо, что еще не поздно. И если он вдруг выберется из этой передряги живым, то повидает обоих. Обязательно. Сядет, поговорит. Попытается наконец понять хоть что-то…
– Так!
Перебив его размышления этим восклицанием, Идали резво поднялся на ноги.
– Пробуем!
Под ногами захлюпало.
Вода уже была везде, не оставив в гроте сухого места. Костер, несмотря на все усилия Кароля, испускал последние струйки дыма.
Обнаружив это, Идали поморщился.
– Тьфу! – сказал. – И как тут начертить магический круг?
– На помосте? – с невинным видом предложил Кароль.
– Помост… – задумчиво повторил Идали.
Он сунул чертеж в карман, проделал несколько пассов.
Над водой заискрились было неопределенные контуры чего-то прямоугольного и тут же угасли.
Идали закусил губу, повторил попытку.
С тем же результатом.
Не увенчался успехом и третий раз, и лицо брата посерело.
– Не могу. Черт, даже такой малости не могу…
– Неправда, – убежденно сказал Кароль. – Можешь. Давай еще разок!
Однако при четвертой попытке не появилось даже и контуров.
Идали с безнадежным видом уставился на свои руки.
– Попробуй не думать о помосте, – посоветовал Кароль. – Я тут… понаблюдал за тобой, и сдается мне, чем меньше ты думаешь о том, что делаешь, тем лучше у тебя получается.
– Как это?
– Ну, смотри – с плащ-палатками у тебя тоже не заладилось. Потому что ты думал о них, пока возился. А когда тебе начертить что-то понадобилось, ты об этом думал, а не о том, где взять бумагу с карандашом. И сотворил их так легко, словно снял с полки под рукой…
– Бумага с карандашом? – непонимающе повторил Идали.
Вытащил чертеж из кармана, поглядел на него довольно тупо, сунул обратно.
– Не думать… – протянул скептически. – Это как о белой обезьяне, что ли?
– О ней как раз думай на здоровье, – усмехнулся Кароль. – Главное – не о помосте! О костре, скажем. Разведи-ка его заново… в воде, конечно, он гореть не будет, так, может, возвышенье само появится?
Идали стиснул зубы, закрыл глаза. Постоял так пару минут.
Ни костра, ни возвышенья не появилось.
Вода меж тем дошла им до щиколоток.
– Не получается, – бесцветным голосом сказал Идали, открыв глаза.
Взгляд его упал на аркана, который в этот миг, заметив, как брезгливо поджимает кошка мокрые лапки, наклонился и поднял ее на руки.
– Пускай стажер сделает!
Тот нахмурился.
– Меня зовут Раскель.
– Я в курсе, – снова стиснув зубы, сказал Идали.
– Раскель, – торопливо вмешался капитан Хиббит, – сделай, пожалуйста… если не помост, так хотя бы лодку, что ли! – и, задрав ногу, демонстративно потряс ею, словно надеясь вылить таким образом воду из ботинка.
Мальчишка отвлекся на это движение, как и было задумано, и перестал прожигать взглядом дыру в Идали. Сунул кошку за пазуху, щелкнул пальцами.
