— Ты что, забыла? Она же нас ждет на ковер. И судя по тому, что пишут в чате под названием «Родня», не одна она ждет… — Татка тихонько ругается себе под нос, и я невольно начинаю смеяться. В последнее время я вообще много смеюсь.
— Как они до тебя добрались?
— Понятия не имею. Но задаюсь тем же вопросом.
— Я надеюсь, ты не вышел из чата?
— Нет, конечно. Это будет… как-то неуважительно, да?
— Вот именно, — вздыхает Тата. — Знаешь, как поступи? Просто поблагодари всех и отключи уведомления, чтобы они тебя не отвлекали. А потом я что-нибудь придумаю.
— Ладно. Так, а к матери твоей мы сегодня едем?
— Нет. Только не сегодня. У меня… у меня был тяжелый день. Я ей сама все объясню. Она поймет.
— Ну, как знаешь. За тобой-то когда заехать?
— Зачем? Я сама доберусь. Мне еще кое-куда заскочить надо, так что… Встретимся дома, да?
— Угу…
Мне так нравится, как звучит это ее «встретимся дома», что первая часть предложения, проходит как-то мимо меня. Я возвращаюсь в совещательную, улыбаясь, как идиот. А там на меня наседает директор по маркетингу, и обсуждение моего предложения заходит на второй круг, уже с учетом тех данных, к которым пришли мои люди, пока меня не было. Когда все заканчивается, часы показывают восьмой час. Вот тебе и вернулся домой пораньше…
— Домой, Клим Николаич?
— Домой, — киваю водителю, ныряю в тепло салона, игнорируя боль в спине. Город прочно стоит, но нам недалеко, да и Гриша знает, как проехать дворами. В лифте едва не подпрыгиваю от нетерпения. В животе урчит. Спасибо Тате за завтрак, иначе я бы голодал целый день. Мысль о вкусном горячем ужине греет практически так же, как и о предстоящей встрече с женой. Кстати, я опять забыл уточнить свой график, чтобы согласовать время свидания. Уже второго, кстати сказать…
Двери лифта разъезжаются. Привычным движением нашариваю в кармане пальто ключи, но в последний момент резко меняю план и жму на кнопку звонка. Закрыв глаза вслушиваюсь в тишину, представляя, как она бросает свои дела и торопится, чтобы открыть мне дверь… Зачем я это делаю? Не знаю. Просто после стольких лет одиночества испытываю какой-то нереальный кайф от того, что за этой закрытой дверью меня, наконец, ждут.
— Сашка? А где Тата?
— Где-где! В кухне. Готовит праздничный ужин.
— А по какому поводу праздник? — вздергиваю бровь, стараясь не показать брату, как я разочарован.
— Так свадьба же у нас с Кирой! На этот раз настоящая! Даже документ есть, — зубоскалит тот. — Ты чего не сказал, что у тебя батя кантуется? Я тебя с Таткой сдал. Ну, в смысле, разболтал, что вас вместо нас ошибочно поженили.
— Блядь!
— Да я ж не знал, что ты ему наплел с три короба. Татка тоже объяснить ничего не успела. Она вообще уже потом пришла. Какая-то странная… Ты не знаешь, что у нее случилось?
Последний вопрос брата отвлекает меня от всех других мыслей. Я хмурю брови и резко дергаю головой — нет, мол, я не в курсе. Вешаю пальто в шкаф, иду в сторону кухни.
— Так вы, что, правда решили попробовать вместе? Или это все для отца? — не может скрыть любопытства Саня. Окидываю его делано равнодушным взглядом:
— Старик тут ни при чем.
— Ну, наконец-то! Дошло! — Сашка хлопает меня по плечу, но прежде, чем я успеваю уточнить у него, что он имеет в виду, из кухни мне навстречу выходит Тата. Глядя на нее — бледную, как полотно, и осунувшуюся, я понимаю, что у нее действительно что-то стряслось.
— Привет, — сглатывает она. Косится то на Сашку, то на меня, будто не совсем уверенная в том, как стоит себя вести теперь. Беру ситуацию в свои руки — забрасываю руку ей на плечо и, притянув к себе, целую в висок.
— Привет. Как ты? Все нормально?
Прерывая наш диалог, из кухни высовывается взлохмаченная голова Киры:
— О, привет, Клим! Тат… спасай меня. Кажется, я вот-вот все сожгу!
— Там же просто помешать надо было! — возмущается Татка, освобождаясь из моих объятий.
— Меня папа Коля заболтал…
— Виноват! — доносится смеющийся голос отца.
— Папа Коля? — оборачиваюсь к брату, изумленно изогнув бровь.
— Ну, ты же знаешь — у них с Кирой прекрасные отношения. Еще с детства.
Да. Но я не помню, чтобы она звала его папой Колей.
— Еще немного, и мы заживем одной большой дружной семьей, — кривлю губы в невеселой улыбке.
— Разве ты не этого хотел? — тихо замечает Сашка. Я застываю посреди холла и оглядываюсь на него через плечо:
— Угу. Лет двадцать назад. Когда он нам еще был нужен.
— Отец очень изменился в последнее время, Клим. Ты просто не хочешь этого замечать.
— Он всегда становится душкой, когда ему от нас что-нибудь надо. Наверное, опять влез в долги. В любом случае — скоро узнаем. Как говорится, не переключайтесь.
Сашка еще пытается мне что-то втолковать, но у меня нет сил это слушать. Я захожу в кухню, подхожу к колдующей у плиты Татке и прячу лицо у нее в волосах. И день сразу же становится лучше. Не знаю, как это работает — но факт налицо. Она немного смещается, откладывает лопатку и крепко-крепко обнимает меня в ответ.
— Господи боже, ну, надо же. А я всегда знала, что из вас выйдет идеальная пара, — как сквозь вату до нас доносится взволнованный голос Киры.
— Так-так… Отойдите от плиты — и обнимайтесь, сколько будет душе угодно, — командует отец, оттесняя нас в сторону. Я тут же вскидываюсь:
— Не знал, что ты умеешь готовить.
— Ты много обо мне не знаешь, — улыбается тот.
Ага. Не знаю. И знать не хочу. Вслух я ничего не говорю, но, думаю, это и без слов понятно.
— Уже почти все готово, — пытается смягчить ситуацию Тата и протягивает мне корзиночку с хлебом, — ставь на стол. Саш, доставай бокалы! Ника, а ты тоже не стой без дела. Вот, раскладывай по тарелкам…
Чего-чего, а организаторских способностей в моей жене с избытком. Уже через пять минут мы садимся за стол. Разливаем шампанское. Отец первым кричит это досадное «горько». Сашка с Кирой переглядываются и, посмеиваясь друг над другом и над ситуацией, в которой оказались, коротко целуются в губы. И синхронно поворачиваются к нам с Татой.
— Что? — застываю с занесенной ко рту вилкой с наколотой отбивной.
— Горько! — шевелит бровями Сашка. Приборы Татки звякают о край тарелки.
— Да это же… шутка была. Не по-настоящему…
Вот еще! Что она себе надумала, пока меня не было? Решила, раз отец меня раскусил, то и она мне не нужна больше?
— Шутка? — переспрашиваю я. — Не по-настоящему?!
Не знаю, какой бес в меня вселяется. Я одним стремительным движением заставляю Татку подняться и усаживаю себе на колени. А потом целую ее под громкое улюлюканье родных, ведущих отсчет происходящему. Один… Два… Три… Двадцать! Двадцать пять! Она сначала протестует, но потом сдается. Зарывается пальцами в мои отросшие волосы и дает волю моему языку. Когда все заканчивается, я заведен так, что это становится проблемой. Вокруг звучат аплодисменты и свист. Татка страшно смущается. Прикладывает ладони к горящим щекам, возвращается на свое место.
