– Однако, – продолжила она, – если вы, шкурники, бросите караван и последуете за этими людьми, я буду считать, что вы нарушили условия сделки, и сообщу в Совет караванов, что вы не исполнили договор.
Брасти повернулся и подошел к повозке.
– Что? То есть вы хотите, чтобы мы сложили оружие и при этом не позволили им схватить нас? Мы что же, голыми руками должны с ними драться?
– Миледи мудра и справедлива, – сказал капитан Линнийяк.
– Именно так. И если кто-то из моих людей захочет помочь шкурникам, то они вольны это сделать, – добавила она в заключение.
Капитан Линнийяк метнул взгляд на остальных охранников, но те даже не шевельнулись. От этого он улыбнулся еще шире. И снова показался мне очень знакомым. Где же я видел эту улыбку?
– Что ж, парень, – шепнул мне на ухо Фелток. – Во всем этом есть какой-то смысл. Даже не знаю какой, но, уверен, мы со временем всё поймем.
Бойцы герцога смеялись. Брасти выглядел озадаченным. Я отчаянно пытался найти выход, и только Кест улыбался, отчего все сразу стало еще хуже.
– Кест, – медленно сказал я, – учитывая, что нам все равно придется туго, неважно, будем ли мы что-то делать или нет, скажи мне во имя святого Фелсана, Взвесившего мир, почему ты улыбаешься?
Он бросил клинок на землю и принялся разворачивать рукава плаща.
– Потому что сейчас мы сыграем в манжеты.
Позвольте объяснить, как устроены рукава наших плащей. Кожа, из которых они сшиты, очень крепкая и уже сама по себе может защитить от ранений. Эту кожу, если очень постараться, можно пробить стрелой, но даже самый острый клинок ее не прорежет. Но на конце рукава есть манжеты, которые сделаны совсем из другого материала. Они состоят из двух искусно вырезанных костяных пластин, пришитых к коже, и выдерживают любой удар. Кест считает, что даже пистольная пуля их пробить не может, хотя у нас не было возможности проверить его теорию.
Случается, во время исполнения обязанностей странствующий магистрат не может обнажить оружие, либо потому, что физически мало места, либо по какой-то другой причине: если ты, к примеру, не хочешь исполосовать нападающего. В этих случаях король требовал, чтобы мы могли защищать себя, не прибегая к оружию. Нужно раскатать манжеты и продеть средние пальцы в петлю кожаного ремешка, пришитого к ним. Таким образом можно защититься от ударов клинка, булавы или любого другого оружия, которым вам угрожают. Если, конечно, вы умеете при этом быстро, очень быстро двигаться и не пропускаете удары.
В прежние времена – хвала святому Гану, Смеющемуся с костями, – мы часто упражнялись в подобной защите; это называлось игрой в манжеты.
– Не сработает, ты же знаешь, – сказал я Кесту, раскатывая свои манжеты и просовывая пальцы в ремешки. – Они быстро сообразят, в чем дело, и перестреляют нас издали из арбалетов.
– Ничего, что-нибудь придумаешь, – ответил он.
– Придумывай быстрее, – отозвался Брасти. Во всем цивилизованном мире он был самым лучшим лучником, но редко выигрывал в манжеты. Я же играл неплохо. Когда рапира – твое основное оружие, ты учишься точности движений. Щитом я никогда хорошо не владел, так что манжеты оставались не самой плохой альтернативой.
Но мало уметь хорошо играть в манжеты – важна также стратегия. В самом начале все понятно. Надо заставить противников подойти как можно ближе, чтобы лишить их друзей-арбалетчиков возможности выстрелить. Но даже если нам удастся удержать их, рыцарю скоро надоест, что мы выставляем их дураками. Даже если они не достанут нас клинками, то отступят и позволят арбалетчикам закончить дело. Если, конечно, наши «товарищи» по каравану не изменят своего к нам отношения и сами не возьмут их на мушку – в этом случае у нас был бы шанс выстоять. Но, к несчастью, караванщики желали победы не нам, а нашим противникам.
– У нас есть план? – спросил Брасти, глядя на меня. – Потому что, если он есть, я бы хотел его узнать. А если его нет и мне придется отбиваться голыми руками от фехтовальщиков герцога, которые меня убьют, то я просто перестану тебя уважать, Фалькио.
План у меня имелся. Возможно, на первый взгляд он мог показаться ужасным, но на самом деле был не так уж плох…
– Достопочтенный рыцарь, дозвольте сказать слово, прежде чем мы начнем, – попросил я.
– Последнее слово? Что ж, очень прозорливо для пса.
– Я лишь хотел сказать, что все герцоги – предатели, все рыцари – лжецы, а дороги не принадлежат никому, кроме караванов.
Капитан Линнийяк зарычал, и его воины бросились на нас.
– Пожалуйста, скажи мне, что твой план заключался не только в этом, – взмолился Брасти.
– Хватит болтать, – ответил я, отбиваясь от ударов, которые посыпались на нас градом. – Лучше спой!
* * *
Я отбил клинок Линнийяка правой манжетой, сделав финт рукой и уклонившись от удара влево. Секрет успеха игры в манжеты заключается в том, что нужно успевать парировать каждый удар или уклоняться от них, не стоя на месте, иначе дело закончится переломанными костями.
Стоявший за Линнийяком попытался проткнуть меня в живот, сам же рыцарь замахнулся, чтобы ударить сверху. Я уклонился вправо, чтобы клинок прошел мимо, и пнул Линнийяка в грудь, прежде чем он успел нанести удар. Сбоку от меня Брасти обеими руками блокировал удары боевого меча. Я даже успел представить, как Кест отругает его за плохое владение приемами: нельзя использовать обе руки против одного клинка, иначе останешься беззащитен, если появится второй. О Кесте я даже не беспокоился: это же Кест, наблюдать за ним – лишь зря расстраиваться. Вместо этого я запел песню, потому что именно на ней строился весь мой план.
Король закон издаст, какой захочет. Землей владеет герцог и хлопочет. Играет сердцем женщина, хохочет. Но им я не отдам свой караван!
Совершенно случайно на последней строчке я заехал по челюсти молодцу с булавой, который собирался ударить меня по плечу, но промахнулся. К несчастью, никто мою песню не подхватил.
Пусть генерал возьмет дань за корову, А герцог дань взимает за обнову. За голову пойдет дань богослову, Но я им не отдам свой караван!
Кест и Брасти подхватили второй куплет. Всех плащеносцев учат петь. В городках и селах нам нередко приходилось выносить вердикт, перекладывая его в песню для того, чтобы жители поскорее запомнили. У Брасти классический баритон, который отлично подходит для таких песен. Если бы вы услышали, как поет Кест, то наверняка бы удивились: у него тенор, бархатный и переливчатый, совсем не соотвествующий его внешнему виду. Но я надеялся услышать не только их голоса.
Какой-то арбалетчик не выдержал и попытался выстрелить – как раз этого я и ждал. Я толкнул одного бойца на другого – того, кто собирался размозжить мне голову булавой, он покачнулся, и я успел увернуться от удара и прыгнуть в сторону. И арбалетный болт угодил ему прямо в грудь. Я начал слегка задыхаться, но радовался тому, что Кест и Брасти хорошо держатся, да к тому же поют.
