ЛОРД ТРЕМОНДИ
Представьте себе, хотя бы на мгновение, что ваше самое заветное желание исполнилось. Не какое-то там простое и понятное желание, о котором вы рассказываете друзьям, а мечта, настолько сокровенная, что, даже будучи ребенком, вы боялись говорить о ней вслух. Представьте, например, что вы страстно желали стать плащеносцем, войти в число легендарных виртуозов клинка, магистратов, странствующих по городам и весям, чтобы любой человек, независимо от пола и чина, мог добиться правосудия, прибегнув к силе королевского закона. Вы мечтали стать защитником для множества людей, а для некоторых даже и героем. Ощущали тяжесть форменного кожаного плаща на плечах, обманчивую легкость внутренних костяных пластин, делающих вас неуязвимым. Представляли, что в дюжине потайных карманов у вас будут храниться всевозможные инструменты, хитроумные приспособления, редкостные пилюли и снадобья. Мысленно сжимали рукоять шпаги, помня о том, что плащеносец – отличный фехтовальщик и при необходимости способен поспорить в поединке с любым соперником.
А теперь вообразите, что ваша мечта сбылась, несмотря на то что в нашем мире, где боги и святые вечно замышляют недоброе, этого просто не могло произойти. Итак, вы стали плащеносцем – более того, первым кантором магистратов. Рядом с вами два лучших друга. Постарайтесь теперь представить, где вы находитесь, что видите, что слышите, с какой несправедливостью сражаетесь…
Они опять кувыркаются, – сказал Брасти.
Я заставил себя открыть глаза и увидел тускло освещенный коридор трактира, вычурный и грязный: он напоминал о том, что когда-то этот мир, возможно, и был приятным местом, но сейчас окончательно прогнил. Мы с Кестом и Брасти охраняли коридор, удобно устроившись в ободранных креслах, принесенных снизу из общей гостиной. Расположились напротив огромной дубовой двери, ведущей в покои, которые занимал лорд Тремонди.
– Ты это брось, Брасти, – сказал я.
Он сверкнул испепеляющим, как ему казалось, взглядом, но вышло не очень. Для этого Брасти был чересчур симпатичным. Высокие скулы и крупный рот обрамляла рыжевато-золотистая бородка, которая лишь подчеркивала очаровательную улыбку, не раз выручавшую Брасти из бед, до которых доводил его острый язык. В остальных же случаях ему помогало мастерство лучника. Но когда Брасти пытался пригвоздить кого-то взглядом, то выглядело это так, словно он на вас дуется.
– Что я должен бросить, скажи на милость? – поинтересовался он. – То, что, заманивая меня в плащеносцы, ты обещал мне жизнь героя, а вместо этого я обнищал, терплю оскорбления и ко всему прочему вынужден исполнять роль жалкого телохранителя при странствующем купце? Или то, что мы сидим тут и слушаем, как наш милостивый благодетель – заметь, я называю его так условно, ибо он пока нам даже ломаного гроша не заплатил, но сейчас не об этом, – сидим и слушаем, как он валяет какую-то девицу уже в который… в пятый раз за вечер? И как только этому жирному жлобу хватает сил? То есть я имею в виду…
– Возможно, дело в травах, – перебил его Кест, разминая затекшие мыщцы с грацией, приличествующей танцору.
– Травах?
Кест кивнул.
– Что может знать о травах так называемый величайший в мире фехтовальщик?
– Несколько лет назад один аптекарь продал мне снадобье, которое, по его словам, укрепляло руку даже у полумертвого. Я принял его перед боем с полудюжиной наемников, которые собирались убить свидетеля.
– И как снадобье? Помогло? – спросил я.
Кест пожал плечами.
– Даже не знаю. Их было всего лишь шестеро, так что проверять особо и не на чем. Но каменный стояк в течение всего боя оно мне обеспечило.
Из-за двери раздалось громкое пыхтенье, а затем стоны.
– Святые угодники! Не пора бы им уже угомониться и заснуть?
Словно в ответ ему, стоны лишь усилились.
– Знаете, что странно? – продолжил Брасти.
– Ты помолчать не можешь? – устало спросил я.
Брасти меня проигнорировал.
– Странно, что знатный лорд в пылу любовной страсти охает так, словно его пытают.
– Откуда тебе-то знать? Часто доводилось пытать знатных людей?
– Ты же понимаешь, что я имею в виду. Все эти стоны, пыхтенье, повизгивание. Даже как-то неприлично.
Кест удивленно изогнул бровь.
– А как, по-твоему, это должно звучать?
Взгляд Брасти затуманился.
– По-моему, это женщина должна стонать от удовольствия, это уж как пить дать. И еще она должна восклицать что-то вроде: «О боги, Брасти, да-да, вот так! Как же ты крепок душой и телом!» А эта… – Он скривился от отвращения. – Такое ощущение, словно она рубаху вяжет или разделывает мясо к ужину.
– Значит, «крепок душой и телом»? Разве женщины вообще говорят о таком в постели? – усомнился Кест.
– А вот попробуй ненадолго оторваться от своих ежедневных упражнений с клинком и затащи женщину в постель, тогда и узнаешь. Ну же, Фалькио, поддержи меня, ты же знаешь.
– Возможно. Все это было слишком давно, так что я уже и не помню.
– Несомненно, святой Фалькио, но когда вы с женой…
– Хватит, – отрезал я.
– Я не… не имел в виду…
– Не вынуждай меня подраться с тобой, Брасти, – тихо сказал Кест.
Пару минут мы просидели в гробовом молчании: Кест гневно переглядывался с Брасти, а из спальни всё неслись незатихающие стоны и оханье.
– Поверить не могу, что он до сих пор не угомонился, – принялся за старое Брасти. – Спрошу тебя еще раз, Фалькио, что мы тут делаем? Тремонди нам до сих пор не заплатил.
Я поднял руку и пошевелил пальцами.
– Ты его перстни видел?
– Конечно, – сказал Брасти. – Огромные такие, броские. С камнем в виде колеса наверху.
– Это перстень лорда-предводителя каравана. Ты бы сразу понял, если б хоть чуть-чуть интересовался тем, что происходит вокруг. Перстни нужны для того, чтобы проголосовать на ежегодном совете. Один перстень – один голос. Но не все лорды-предводители ежегодно съезжаются на совет. У них есть право на время передать свой перстень другому лорду-предводителю, который в этом случае может проголосовать от чужого имени по всем важным вопросам. Скажи-ка, Брасти, сколько всего у нас лордов-предводителей?
