Да, мадам, та самая злосчастная Элиза.
Генри и Элиза В декабре 1786 года, одновременно с приездом домой Джейн, стивентонский пасторат пополнился тремя новыми экзотическими обитателями — двадцатипятилетней кузиной Элизой, ее крошечным сыном и ее матерью, тетушкой Филадельфией. Как ни настаивало семейство Остин на том, что вкусы и устремления Джейн сложились под руководством ее ближайших родичей мужского пола, недавно удалось доказать, что не менее — а может быть, и более — важными для ее будущей карьеры оказались любовь и дружба нескольких взрослых женщин. Нет никаких сомнений, что свое писательство Джейн воспринимала как миссию и вопреки утверждениям родственников-мужчин вовсе не считала его "делом случая".
Кузина Элиза поражала обитателей Стивентона своей абсолютной, откровенной, вопиющей чужеродностью. Пасторат располагался в глуши, но хэмпширских Остинов связывали с внешней жизнью и с грандиозными проектами георгианской Британии прочные нити. Эти нити вели в Индию, Антигуа, Францию… мир сжимался. Он пережил Семилетнюю войну, часто именуемую настоящей "Первой мировой", поскольку она захватила пол земного шара. В то время на море безраздельно царствовал британский флот. С Востока купцы везли чай, опиум, обои, зонты, фарфор, муслин, специи и мебель из бамбука. В моду вошли высоко ценимые публикой бирюзовые, нежно-розовые и светло-желтые тона. Из Вест-Индии доставляли сахар; оттуда же доходили сведения о рабском труде на плантациях. Элиза принесла в сельский Хэмпшир дыхание этой новизны.
Когда персонаж "Чувства и чувствительности" Уиллоби рассуждает о "набобах, золотых мухрах и паланкинах", он, наверное, использует слова, которые ввела в обиход Элиза, так как ее собственная богатая на события история началась в Индии. Ее мать, сестра мистера Джорджа Остина, при крещении получила имя Филадельфия, но для краткости ее часто звали Филой. Мы оставили Филу вместе с ее гораздо менее яркой сестрой Леонорой у их дяди Стивена, лондонского книгопродавца; их брата Джорджа отправили в школу. Умирая, дядя Стивен в своем завещании попросил у племянниц прощения за то, что ничего не смог им оставить. Многообещающий юный Джордж получил хорошее образование, но к его сестрам широкий круг Остинов проявил куда меньше заботы. В 1745 году пятнадцатилетнюю Филу отдали ученицей к модистке в Ковент-Гардене, то есть толкнули в профессию, которая часто ассоциировалась с древнейшей. "Модистки… швеи… галантерейщицы… Их лавки — самые настоящие рассадники проституции", — утверждал Чарльз Хорн в своих "Серьезных раздумьях о пагубах развращения и проституции" (1783). Нет никаких прямых указаний на то, что нанимательница Филы, Эстер Коул, занималась недостойным промыслом, но в Ковент-Гардене, лондонском районе красных фонарей, заведение модистки зачастую служило ширмой для ремесла иного рода. В порнографической повести под названием "Фанни Хилл, или Мемуары жрицы удовольствий", опубликованной в 1748 году, героиня попадает в руки другой миссис Коул — "чинной дамы средних лет". В вымышленной мастерской миссис Коул "сидели три молодые женщины, скромно склонившиеся над шитьем". Но как только спускался вечер, "видимость мастерской как ветром сдувало" и "маска напускной скромности была сброшена".
Реальная модистка по имени Коул была зарегистрирована в 1745 году, а вымышленная модистка/мадам Коул промышляла в том же районе в 1748-м: поразительное совпадение. Возможно, правда заключается в том, что нанимательница Филы представляла собой нечто половинчатое. Проститутки восемнадцатого века — по некоторым данным, одна пятая женского населения Англии — могли быть "амфибиями": то погружаться с головой в респектабельную деятельность, то выныривать на поверхность — смотря по обстоятельствам. Даже если с натяжкой предположить, что хозяйка Филы заслуживала стопроцентного уважения, само по себе шляпное дело, требовавшее изнурительного труда и приносившее очень скромную прибыль, — не говоря уже о том, что мастерицы были обязаны хорошо одеваться и выглядеть привлекательно, — вряд ли сулило спокойную и обеспеченную жизнь.
Но перед хорошенькой девушкой открылась более надежная перспектива устроить свое будущее. Вмешался Старина Фрэнсис, богатый дядюшка-адвокат. Он решил, что Филу надо отправить в Индию, где тогда служило много британских чиновников и офицеров и у девушки было больше шансов удачно выйти замуж. Затея была сопряжена с определенным риском, поскольку, по общему суждению, подобное путешествие грозило юным леди потерей репутации. "Я бы не советовал вам знаться с дамами, побывавшими в Индии, — писал лорд Клайв Индийский. — В Англии о них крайне нелестного мнения". Однако у Старины Фрэнсиса Остина был в Индии клиент, хирург Тайсо Сол Хэнкок, который подыскивал себе жену. Фила, моложе его шестью годами, могла ему приглянуться. Ее забрали из шляпной мастерской и в компании одиннадцати других девушек отправили морем на Восток. Брак состоялся, и Фила вроде бы обрела солидное положение. По всем прикидкам, Хэнкок должен был вернуться в Лондон с женой и скопленным в Индии богатством, чтобы наслаждаться праздностью и покоем. Мало кто встречал в британском обществе англоиндийца, который не сорил бы деньгами: "хвастовство, обычно свойственное набобам", бросалось в глаза.
Джейн, до которой наверняка доходили слухи об истории тетушки Филы, уже была достаточно взрослой, чтобы принимать ее близко к сердцу. Она вплела ее в свое раннее сочинение. "И вы называете удачей, — спрашивает серьезная барышня Кэтрин в одноименном романе, — когда девушку, наделенную душой и чувствами, посылают на поиски мужа в Бенгалию и выдают там за человека, о чьем нраве она получает возможность судить, только когда от ее суждения ей уже нет никакого прока?" Мужчина, ставший ее мужем, "может оказаться тираном или дураком, или тем и другим вместе".
Тетушка Фила имела все основания не считать брак с Тайсо Солом Хэнкоком, не входившим в успешный класс коммерсантов-"набобов", большой удачей. Но мистер Хэнкок открыл жене доступ к финансовой самостоятельности. В Индии он водил знакомство с великим Уорреном Гастингсом, который впоследствии стал генерал-губернатором Бенгалии. Гастингс знал семью миссис Остин со своего котсуолдского детства; дом его отца находился в Дейлсфорде, по соседству с домом семьи Остин в Эйдлстропе. Этим объясняется тот факт, что Уоррен отдал своего маленького сына (вскоре умершего) на попечение недавно поженившихся мистера и миссис Остин.
