Молчание затянулось. Маркос не сводил с ее лица внимательных глаз, но прочесть в этих глазах Клэр, как ни старалась, ничего не смогла.
— Поговорим об этом позже. Мне надо все обдумать и принять какое-либо решение, — наконец произнес он.
Дальнейшие возражения были бы напрасной тратой времени и сил. Во всяком случае, сейчас. Да и что Маркос может сделать? Отказаться от поместья в ее пользу?
Олимпия вновь принялась яростно выкрикивать что-то по-гречески, брат отвечал ей на столь же повышенных тонах. Клэр потихоньку вышла из комнаты. И что теперь? Легче всего было бы взять и уехать, пусть сами разбираются. Но машина все еще находилась в ремонте. Значит, придется остаться и постараться убедить Маркоса в том, что никаких низменных мотивов у нее не было.
Однако и в тишине спальни она не обрела желанного душевного покоя — слишком живы были воспоминания о минувшей ночи. Увы, больше такая ночь не повторится.
До ланча оставалось еще больше часа. Впрочем, Клэр не спешила. Ей не было делало Олимпии, но страшила перспектива вновь предстать перед Маркосом. А Элеана… Как она отреагирует на неожиданное известие?
Маркоса Клэр увидела до ланча. Он пришел к ней в спальню с таким видом, будто только что принял важное решение.
— Нам надо кое-что обсудить, — заявил он уже ставшую сакраментальной фразу.
— Да нечего тут обсуждать! — взмолилась Клэр. — Я явилась сюда под чужим именем, мне очень стыдно, но, честное слово, я не хотела ничего плохого. По мне, «Орестиос» всецело ваш. Мне здесь ничего не нужно.
Маркос смотрел на нее с нескрываемым скептицизмом.
— Тогда почему ты переспала со мной этой ночью?
— Потому что хотела. Потому что ты заставил меня этого захотеть.
— Я-то даже не подозревал о нашем родстве. Зато ты знала.
— Ну, близкими родственниками нас не назовешь, — возразила Клэр. — Судя по тому, что сказал мне Спиро, мы даже не троюродные, так, седьмая вода на киселе.
Маркос подозрительно прищурился.
— Ты и Спиро поймала в свои сети?
— Ничего подобного. До разговора с ним я была даже не уверена, что вы именно те Стефанидесы, которых я ищу.
— И когда же вы с ним разговаривали?
— Вчера в Агринионе, когда отстали от вас с Элеаной.
— После чего ты решила, что самое время подарить мне свою девственность?
— Да нет же! — Клэр видела, к чему он клонит. — То есть не в том смысле. Я начала испытывать… влечение к тебе с самого первого момента, но не могла поддаться ему: а вдруг мы близкие родственники? И если бы Олимпия не шарила по моим вещам, уверяю, ты бы ничего не узнал.
— Ты собиралась уехать, как только вернут из ремонта твою машину?
— Да.
— А тем временем провести ночь-другую в моих объятиях? — Недоверие в его голосе достигло невероятных высот.
Клэр облизнула пересохшие губы, стараясь сохранить ясную голову.
— Боюсь, один раз поддавшись искушению, я бы и вновь не устояла. Но все равно уехала бы, как только смогла. Скажи, зачем бы мне иначе прятать фотографию и свидетельство? Не могла же я рассчитывать на то, что Олимпия станет обыскивать мою комнату!
— Как могу я быть в этом уверен? Как могу я быть уверен хоть в чем-то, что тебя касается? — На суровом лице Маркоса горели черные угли глаз. — И вообще, каковы бы ни были твои намерения изначально, ты не оставила мне выбора. Теперь обязательства удвоились.
Клэр непонимающе уставилась на него.
— Обязательства?
— Мы должны пожениться.
На несколько секунд она окаменела от шока, мысли смешались.
— Это… это просто смешно!
— Я не вижу иного способа сохранить честь, не потеряв всего, чем жила моя семья последние семнадцать лет.
Клэр судорожно пыталась найти веский аргумент против, но ничего не приходило на ум.
— А почему ты сказал, что обязательства удвоились. — поинтересовалась она, желая выгадать время.
— Еще один вопрос чести.
Внезапно до нее дошло. Расширив глаза, она впилась взглядом в его лицо.
— Ты имеешь в виду прошлую ночь? Но ведь я сама так решила.
— Это ничего не меняет. Долг есть долг. — Маркос говорил тихо, но это убеждало в его непреклонности куда больше, чем любой крик. — Приготовления начнутся немедленно.
— Нет! — Клэр почти кричала, сама не своя от злости, вытеснившей все прочие эмоции. — Я вовсе не хочу за тебя замуж! Я, коли на то пошло, вообще замуж не хочу!
В глазах молодого грека не промелькнуло ни искорки облегчения.
— Ты не позволишь мне загладить причиненное тебе зло?
— Да не причинял ты мне никакого зла! — Теперь Клэр уже чуть не плакала. — Послушай, сейчас двадцатый век, а не тринадцатый!
Похоже, она могла бы не тратить сил. Маркос уже повернулся к выходу.
— Приготовления начнутся сегодня же, — повторил он.
С каждой минутой ситуация становится все невероятнее и невероятнее, подумала Клэр, глядя на закрывшуюся дверь. Четыре дня назад она приехала сюда с одной целью — узнать что-нибудь об отце. Ей и в голову не приходило, что она влипнет в подобную историю. Внезапно Клэр представила, какое будет у Олимпии лицо, когда брат сообщит ей новость. Молодая женщина с трудом сдержала судорожный смех. Истерика, чистой воды истерика. Неудивительно, при таких-то обстоятельствах!
Да нет же, все это сплошной бред, уговаривала она себя. Не могут же меня силком принудить к браку! Да Маркос наверняка и сам не хочет жениться.
Она все еще стояла посреди комнаты, когда дверь снова распахнулась и разъяренной фурией влетела Олимпия.
— Думаете, вы самая умная! — с места в карьер набросилась она на Клэр. — Но меня вам не провести. Никакая вы не Стефанидес.
Хотя больше всего на свете Клэр хотелось бы сейчас оказаться где-нибудь за тридевять земель, однако безропотно сносить брань и упреки она решительно отказывалась.
— В таком случае, — ледяным тоном спросила она, — как вы объясняете фотографию и свидетельство о браке?
— Вы все это подделали, чтобы предъявить права на «Орестиос»! В наши дни сделать комбинированную фотографию легче легкого!
— А откуда я тогда взяла фотографию Никоса.
— Может, ваша мать и вправду училась с ним в университете. Может, у них и впрямь был роман, плодом которого вы и являетесь, — последние слова Олимпия процедила так презрительно, что у Клэр вскипела кровь, — но ни один Стефанидес не унизится до неравного брака.
— Кроме вас? — не удержалась Клэр, но тотчас же пожалела о своих словах.
Оливковая кожа Олимпии сделалась пепельно-серой.
