сплетались неведомые растения, пели незнакомые птицы, мерещились звериные морды…
– Фергия-шади сказала не трогать зеркало, – отвлек меня голос Лалиры.
– Я и не трогаю, я просто смотрю.
– Поедем домой, Эйш, – Аю потянула меня за руку. – Иначе станет слишком жарко!
– Да, сейчас поедем… Или здесь переждем до вечера, Фергия не обидится… Посмотри лучше: вот эта подставка – птичьи лапы, а оправа – словно поднятые крылья, видишь? О! Как же я не заметил – если смотреть издалека, то тут будто бы перья, а если вблизи – ветви и листья, и на каждой ветке столько всякого… Изумительная работа!
Каюсь, драконья натура взяла свое – я говорил ведь, что золото меня не слишком привлекает, а вот произведения искусства, подобные этому, способны надолго заворожить…
– Аю согласна. Красивая вещь. Поедем, Эйш!
– Да, сию минуту…
Я наклонился к зеркалу, рассматривая неведомых зверюшек меньше ногтя, сидящих на металлических листьях. Если Фергия разберет эту штуковину на составные части, нужно будет выпросить у нее оправу – она станет украшением моей коллекции! А стекло можно вставить другое, хотя зачем? Все равно станешь разглядывать не свое отражение, а тонкую чеканку…
– Эйш!
– Да иду я!
Нехотя выпрямившись, я вздохнул: иногда Аю бывает совершенно несносной. Ну да ладно, когда Фергия вернется, насмотрюсь на оправу вдоволь: она ведь наверняка захочет использовать меня как источник силы.
Бросив прощальный взгляд на зеркало, я замер: мне почудилось движение в глубине непрозрачного стекла. Нет, правда померещилось, тень от пальмовых листьев упала, наверно… Зеркало ведь не просто не отображало ничего из окружающего, оно даже не блестело.
Не блестело?…
Краем глаза я поймал солнечный отблеск – не на металле оправы, на самом стекле – и снова обернулся. В зеркале виднелось что-то, очень смутно, будто поверхность запылилась – и немудрено, за несколько дней ветром нанесло пыли из пустыни! Я, недолго думая, вызвал фонтанчик на ладони – Аю так понравилось мое новое умение, что она просила проделать это снова и снова, – и окатил мутное стекло.
Вода не стекла по нему, как можно было ожидать, она застыла словно бы ледяными потеками, а потом – я глазам своим не поверил! – всосалась внутрь зеркала, которое вдруг словно засветилось изнутри. Это видно было даже на ярком солнце, и я невольно сделал шаг назад, и еще один, и еще… Но все-таки не мог оторвать взгляд от того, что шевелилось в зеркальной глубине, слизывало капли поданной мною воды, пробовало ее на вкус, и…
– Эйш!..
Я почувствовал только, как Аю с неженской силой оттолкнула меня от зеркала, увидел, как сверкнуло на солнце нечто длинное, гибкое, с оттяжкой ударило Аю по спине, швырнув ее на меня – я едва успел развернуться и подхватить, – и растаяло, как не бывало…
– Аю? – Я держал ее в объятиях и чувствовал на руках горячее, липкое. – Аю?…
– Аю… любит… Эйша… – едва слышно выговорила она и потянулась ко мне. Не обняла, нет, – казалось, руки ее не слушаются.
Я коснулся кончиком носа ее носа, как привык за долгие годы, и…
Она не дышала.
– Аю?…
Я не умел лечить. Вернее, немного умел – я же вернул Аю способность говорить, убрал ее шрамы, но это заняло много времени, а теперь его не было. Просто не было. Я не мог вдохнуть жизнь обратно! Сомневаюсь, что Иррашья бы сумела: крови кругом оказалось столько, что я, помню, еще удивился – неужели вся она принадлежит Аю? Не может ведь такого быть…
Помню, я рухнул на колени – кровь впитывалась в песок быстрее, чем вода, но она еще и запятнала зеркало, потеки на нем были хорошо заметны. Помню, как прижимал к себе Аю, целовал ее спокойное лицо и говорил, кричал что-то… не знаю, что именно. Кажется, уверял, что все будет хорошо, хотя что толку говорить с мертвыми? Наверно, какая-то часть меня еще не могла поверить, будто ее нет, но другая – другая даже слишком хорошо понимала, что Аю мертва и что это я виноват в ее гибели. Если бы я не принялся рассматривать зеркало, если бы послушал Аю и вовремя отошел от него…
Если бы зеркала вообще не было!
Эта мысль завладела моим разумом, а потом… потом вспыхнул огонь, ослепительно-белый, не похожий ни на что виденное раньше. Мне не было больно – драконы не горят в собственном огне даже и в человеческом облике, но вот несчастные пальмы вспыхнули факелами и рассыпались пеплом, а зеркало… Зеркало стояло, как прежде, и всю свою боль, всю ненависть я обратил на него, как будто мог добраться до того, кто прятался за равнодушным стеклом!
Что-то зазвенело и лопнуло, словно перетянутая струна, сознание заволокла черная пелена, но мне почудился чей-то зов, едва различимый в реве пламени. Затем меня словно накрыло непроницаемым колпаком, огонь угас…
И наступила темнота.
Глава 20
Я очнулся в полумраке и долго разглядывал незнакомый потолок: в Адмаре они плоские, а этот был островерхий, стропила терялись в тени.
Попытка сесть или хотя бы приподняться на локте и оглядеться успехом не увенчалась. Кажется, я даже голову не мог держать, как новорожденный младенец… Я бы подумал, что меня разбил паралич, но пальцы на руках и ногах двигались, так что приходилось признать: я просто обессилел.
Я попытался гнать от себя воспоминания, чтобы не видеть перед внутренним взором лицо Аю, лишь немного запачканное кровью – тонкая струйка из уголка рта… Не помогало. Но и больно не было, нет, я не ощущал ничего – просто внутри чернела огромная выжженная пустошь, совершенно мертвая…
Прозвучали шаги, и надо мной кто-то наклонился.
– Очнулись наконец-то! – сказала Фергия. Выходит, я в ее доме? Ах да, правильно, у него же крыша не как у местных… – Вейриш? Вы меня слышите? Если да, моргните один раз, если нет – два.
Я послушался.
– А говорить можете?
В глотке так пересохло, что даже если бы я захотел, то не сумел бы выдавить ни слова, а я не хотел.
– Пейте. – Фергия приподняла мою голову и подсунула пиалу. – Не бойтесь, не отравлю, вы мне живым нужны.
Ну, это хотя бы оказался не ее кошмарный ойф, какой-то травяной отвар, довольно приятный на вкус, но не на запах. Пить, однако, хотелось так, что я бы и ослиную мочу выпил…
– Где Аю? – выговорил я, едва обрел дар речи.
– Ее нет больше, Вейриш, – тихо ответила Фергия. – Вы что, ничего не помните?
– Помню… хотел бы забыть, но… Я не об этом. Где она?
– Говорю же – нет ее,
