— Для чего это? — спросил он.
Удд приподнял люк, показал на канаву под сараем.
— Когда снег тает, здесь течет ручей. Видишь там колесо с лопатками? Вода течет, вращает то колесо. От него крутятся эти жернова наверху. В них вырезаны канальцы. Сыпешь зерно, оно мелется.
Шеф кивнул, вспомнив, как старуха монотонно толкла зерно в дитмаршской хижине, нескончаемая работа, которую воины ненавидят.
— Работает гораздо быстрее, чем женщины со своими ступками и пестиками, — добавил Удд. — Про них теперь и забыли. Говорят, эта штука мелет столько же зерна, сколько сорок женщин. Народ из города приходит и платит жрецам за помол.
Шеф снова кивнул, соображая, как бы монахи святого Иоанна или святого Петра обрадовались такой прибавке к своим доходам. Он оценил возможности этой машины. Но не мог понять, в чем интерес Удда — ведь известно было, что тот не интересуется ничем, кроме металлов. Ладно, лучше его не торопить.
Удд в молчании повел своего короля вниз по склону к следующему сараю.
— Это вроде как вторая ступенька, — сказал он, глянув на амулет-лесенку Шефа. — И мы на нее поднялись. Понимаешь, местным жрецам еще с прошлого года хотелось узнать побольше о наших катапультах. Квикка с ребятами сделали им парочку, просто чтобы показать, как они устроены. Но местные уже знали об этих колесиках, шестеренках. И жрецу, который работал на мельнице, пришла в голову идея сделать большое зубчатое колесо не для катапульты, а для другой мельницы.
Они подошли ко второму строению. У стены его располагалось еще одно деревянное колесо с лопатками, в точности такое же, как и первое, — но установленное в забитом снегом овражке вертикально, а не горизонтально. Очевидно, вода будет вращать его даже лучше, с большей силой. Но какой смысл в том, чтобы вал вращал два вертикальных жернова? Зерно сразу же просыплется и не перемелется. Ведь оно мелется благодаря весу жернова.
Молчаливый Удд провел Шефа внутрь и показал на шестерни. На конце вала водяного колеса была вертикально прикреплена огромная железная шестерня. Ее зубцы сцеплялись с соответствующими зубцами горизонтальной шестерни, насаженной на крепкий дубовый вал. Под ней, на том же самом валу, виднелись два знакомых каменных жернова. Расположенная над ними воронка подсказывала, куда нужно засыпать зерно из мешков.
— Да, государь, это неплохая работа. Но должен сказать, что с этим можно сделать еще кое-что, до чего они не додумались. Смотри, государь, — Удд понизил голос, хотя их никто не мог услышать, за фарлонг от них никого не было. — В чем у нас загвоздка с железом? Как его получить, правильно?
— Выковать, — сказал Шеф.
— Сколько дней уйдет у кузнеца, чтобы получить пятьдесят фунтов железа из руды, которой у него, скажем, в пять раз больше?
Шеф присвистнул, вспоминая долгие часы, проведенные в кузнице, когда он выбивал шлак из железа для своего первого меча.
— Десять, — предположил он. — Смотря по силе кузнеца.
— Поэтому кузнецы и должны быть сильными, — согласился Удд, оглядывая свое тщедушное тельце. — Мне бы нипочем не сделаться кузнецом. Но вот я и подумал, если мельница работает за сорок рабынь, женщин, так не сможет ли она работать за, скажем, двадцать кузнецов?
Шеф уже ощущал в мозгах знакомый зуд. Здесь потрудилось много умов, как это было при создании катапульты и взводимого воротом арбалета. Несколько жрецов Пути подумали о водяных мельницах. Несколько лобастых римлян оставили после себя шестерни. Шеф и его помощники заново построили катапульту. Услышав об этих вещах по отдельности, какой-то жрец Пути додумался, как все соединить и использовать силу потока для других дел. Теперь Удд приспосабливал эту выдумку для своих собственных нужд. Словно люди тоже были шестеренками, соприкасающимися друг с другом, один разум приводил в движение другой.
— Как можно каменным колесом молоть железо? — недоверчиво спросил он.
— Верно, господин, но мне пришло в голову вот что, — Удд заговорил еще тише. — Все всегда думают, что колесо вращает другое колесо. Но я подумал, а что, если нет? Если оно будет вращать штуку другой формы? И много, много большую. Смотри, вот здесь ось. Она поворачивает такую штуку. Штука поворачивается и в то же время поднимает вес, такой же тяжелый, как жернов. Только не жернов, а молот. Но когда дойдет до этого места — он перестает подниматься. Вместо этого молот падает. Действительно тяжелый молот, какой не поднять и шестерым кузнецам, будь они даже так сильны, как Бранд! Сколько тогда времени займет выковать пятьдесят фунтов железа? А как насчет пятисот фунтов?
Бледное лицо маленького человечка светилось от возбуждения, от изобретательского вдохновения. Шеф разделял его чувства, у него у самого руки чесались от желания попробовать.
— Послушай, Удд, — сказал он, стараясь не увлекаться, — я не понял, что это за штука должна подниматься и падать?
Удд энергично закивал:
— Именно об этом я и думаю каждую ночь на своей койке. Я прикинул, что нам нужно что-нибудь в этом роде…
На дощатом полу хижины, покрытом тонким слоем снега, наметенного от перекошенной двери, Удд начал рисовать поперечный разрез нового механизма. Через несколько секунд Шеф схватил еще одну соломинку и тоже принялся чертить.
— Если он поворачивается так, — приговаривал он, — тогда тебе нужно сделать желобок на рукояти молота, чтобы он не соскочил. Но почему это обязательно должно иметь форму молота?
Часом позже кузнец-жрец Торвин, возвращаясь со своего тайного совещания, увидел высокого короля и коротышку-вольноотпущенника, идущих заснеженной тропой и бешено размахивающих руками, рисуя в воздухе воображаемые машины. Одно мгновенье он разделял сомнения Вальгрима. Фарман и Виглик могли видеть в своих видениях Единого Короля. Но ни в одном видении и ни в одном пророчестве, он был в этом убежден, никогда не упоминался тщедушный, родившийся трэлем в чужой стране помощник.
Глава 10
В год от Рождества Господа нашего 867-й люди в скандинавских странах жили примерно одинаковые, но вот земля в этих странах была очень разная. Несмотря на столетия распрей, соперничества и войн, датчане, шведы и норвежцы гораздо больше были похожи друг на друга, чем на кого-либо еще. Однако плодородные пастбища датских островов и полуострова Ютландия разительно отличались от длинной береговой линии шведов на закрытой, не знающей приливов Балтике, и от иссеченной фьордами Норвегии с ее огромным, почти непроходимым горным хребтом Киль.
Уже тогда норвежцы шутили, что только у датчан высшей точкой страны может быть холм, не достигающий и двух тысяч футов, который называется при этом Himinbjorg, Небесная Гора. А датчане говорили — если собрать вместе десять норвежцев, из них одиннадцать объявят себя королями и поведут друг на друга пятнадцать армий. Шутки были основаны на правде, географической и исторической. В Норвегии расстояния не были непреодолимы, вдоль побережья с его тысячью островов были проложены дороги, а в долгие зимы лыжники могли бегать по снегу быстрее лошади, скачущей галопом. И все же бывало легче два дня идти в обход по морю, чем лезть через отвесные скалы высотой до десяти тысяч футов. В Норвегии все-таки было проще размежеваться, чем объединиться. Тем более что на каждом из тысяч фьордов имелась корабельная верфь, и нетрудно было набрать в свой флот младших сыновей, которые ссорились из-за каждого акра отцовских наделов.
