а какие — от вампиров. Все, в чем уверены наши целители, — это то, что ты больше не человек.
Больше не человек.
Не полностью вампир.
Не полностью фея.
Мое горло сделало все возможное, чтобы удержать оставшееся в желудке. Я оторвалась от зеркала и закрыла глаза. Я не могла думать об этом сейчас. Мне нужен был мой мужчина.
— Где Фишер?
Таладей пожал плечами и как-то загадочно стал рассматривать декоративную штукатурку на потолке.
— О, я не знаю. Полагаю, он где-то здесь.
— Он ранен? Он…
— Успокойся, Саэрис. С ним все в порядке. Он скоро придет.
Я не собиралась доверять словам вампира. Посмотрев вниз, я увидела, что мои знаки все еще на месте, заявляя на весь мир, что я — пара Фишера.
Я потянулась к нему, мысленно пытаясь установить связь. Мгновением позже я была вознаграждена чувством глубокой сосредоточенности. Не моей. Фишера. Он был здесь. Рядом. И он сосредоточился на чем-то очень важном. Я не чувствовала от него ни боли, ни тревоги, что позволило мне вздохнуть немного легче. Похоже, Таладей говорил правду.
— Где мы? — спросила я, обходя кровать и стараясь, чтобы между нами оставалось достаточно места. Где Солейс? Мне нужен мой гребаный меч.
— Фишер попросил меня позволить ему сказать тебе, где мы находимся, — ответил Таладей.
— Что? Но… почему? — Я прищурилась, пытаясь понять его. Таладей выглядел в равной степени расслабленным и веселым, что ничего не говорило мне о том, почему он держит наше местоположение в секрете. В моей груди зародилось раздражение. Я пересекла спальню, плотнее запахивая халат, и раздвинула шторы.
Глаза резануло от боли. На улице были сумерки, последние лучи солнца исчезали за горизонтом, но ощущение было такое, будто меня только что ударили кувалдой по голове. — А-а-а!
Стараясь держаться в тени, Таладей аккуратно убрал мою руку со шторы и снова задернул ее.
— Скоро ты и свет сможешь переносить лучше, чем кто-либо другой. Ко всему этому просто нужно привыкнуть. А что с твоей памятью? Что ты помнишь о Гиллетри, Саэрис?
От названия этого места у меня по спине пробежала дрожь.
— Я… мы сражались с ними. Малкольм, Беликон и Мадра. Там была монета. Я подбросила ее…
— А потом?
— Потом… — Я уставилась на него, странный ужас сковал низ моего живота. — Он ранил меня. Я… убила его. Пришли вы с Фишером. А потом…
— А потом я укусил тебя, — кивнул Таладей. Он быстро отвел взгляд, словно ему вдруг стало не по себе. — Я поставил блок в твоей памяти на то, что произошло потом. Обращение — это сложно. И, в общем, сир может подавить эти воспоминания, если…
— Сними его, — потребовала я. — Убери блок.
Таладей выглядел так, будто хотел отказаться, но сказал:
— Если ты уверена, что хочешь, чтобы я это сделал, я сделаю, но это может ранить тебя…
— Убери. Его, — прорычала я.
— Как пожелаешь. — Ему не нужно было прикасаться ко мне. Все было проще простого. Минуту назад я совершенно не помнила того момента, когда зубы Таладея вонзились мне в плечо. Не помнила и последующего ужаса. А в следующую минуту вспомнила.
Укус Таладея.
Фишер, несущий меня на руках. Открывающий темные врата. Я лечу по воздуху к ртутному порталу. Последовавший за этим короткий, но напряженный разговор с Заретом.
Затем Фишер, вытаскивающий меня из ртути. Он и Кэррион, спорящие так, будто собираются убить друг друга.
Лоррет, сидящий у моей постели, играющий на какой-то лютне и тихонько напевающий мне, пока я бьюсь и стону.
Три дня я лежала в этой постели, в этой комнате, умоляя Фишера убить меня, потому что не могла больше выносить боль.
И я… укусила… кого-то.
Мои глаза метнулись к шее Таладея.
Я укусила его.
Он увидел, что я вспомнила, и слабо улыбнулся. Наклонив шею, он показал мне ее — свою гладкую, чистую кожу.
— Ничего страшного, — сказал он. — Ты едва прокусила кожу.
— Почему я это сделала? — Я прижала руку ко рту, боясь разжать губы и принять правду, которую я уже знала, но боялась признать.
— Фишер действительно должен быть здесь, — сказал Таладей. Он направился к двери.
— Нет! — Я… Я не знала, что сказать. — Какая-то часть меня чувствует, что я должна поблагодарить тебя за спасение моей жизни.
— А остальная часть тебя?
— Хочет убить тебя за то, что ты сделал, — прошептала я.
Вампир кивнул, изучая свои ботинки.
— Я долгое время чувствовал то же самое. Целые столетия я ненавидел то, во что превратился, и хотел уничтожить Малкольма. Я ничего так сильно не хотел, как умереть и исчезнуть из этого мира.
— Почему ты решил остаться?
Таладей грустно улыбнулся мне.
— Я не хотел. У меня не было выбора. Малкольм меня не отпустил. Однажды я пытался покончить с собой, и он запретил мне пытаться снова. Его слово было законом.
— Но теперь он мертв…
— И я свободен. — Таладей покачался на пятках. — Я все еще пытаюсь понять, что это значит для меня. Но в последнее время ситуация стала довольно интересной. — Он окинул меня взглядом с ног до головы, слегка нахмурившись, словно взвешивая то, что он хочет сказать. Через мгновение он произнес: — Есть два вида вечности, Алхимик. Один — рай. Другой — ад. Неважно, что я сделаю. Убедись, что ты выбрала свою версию бессмертия с умом.
Я моргнула, пытаясь заставить эту версию Кэрриона Свифта обрести смысл в моей голове.
Все те же красиво уложенные медно-каштановые волосы. Все те же голубые глаза и плутовская ухмылка.
Но еще и заостренные уши. И клыки. И он стал таким высоким.
Я ударила его кулаком в грудь.
— Ой! За что это?
Я ткнула пальцем ему в лицо.
— Потому что ты мудак. Я знаю тебя с пятнадцати лет!
