ним и занесенным орудием, руки ее были сложены в немой молитве.
У него едва достало сил остановиться, казалось, что от напряжения лопнут все жилы. Жертвой его союза с Волглой должна была стать Мэя!
— Тварь! — зарычал он, алмазным полумесяцем раздвигая пространство вокруг себя.
Чудовище завизжало. Мэя исчезла…
— Ты поторопилась, — сказал он Лилгве, — ты поторопилась.
Перед ним лежало бесформенное существо огромных размеров, чудовищная свиноматка со слизеточивыми порами и присосками. В одной части этой дряни, на брюхе, был страшный разрез и оттуда выделялась беловатая, с кровью, слизь.
— Зачем ты это сделал? — выло существо. — Я могла дать тебе вечное блаженство!
Фома хмыкнул, настолько неуместным теперь казалось все это, словно проснулся.
— Но я не создан для блаженства…
Хотелось перерубить это отродье пополам, хотя он понимал, что эта сущность бессмертна. Бессмертна, но ужасно боится боли и только так ее можно держать в узде.
В назидание он отсек ей еще две присоски и предупредил, что вырежет чрево, если она будет являться Мэе.
— Я ухожу!
— Ты не сможешь никуда от меня уйти! — выла Волгла ему вслед, окутываясь облаком то ли одежд, то ли наваждений. — Мы начали венчание и ты придешь ко мне! Ты будешь приходить ко мне, когда земные женщины перестанут услаждать тебя. В тебе было много моего, теперь стало еще больше. Я буду ждать тебя! А раны… они будут напоминать о тебе, единственном мужчине с той стороны…
— С какой с той? — насторожился Фома, но Волгла пропала, оставив только лиловый туман вокруг него.
— Хруп, хруп, хруп! — затрещало в этом тумане, словно кто-то шел по гравию.
Он открыл глаза. В лиловом тумане на него надвигался Скарт, вернее, его безголовый обрубок. Взмах рук, и в глаза Фомы ударил блеск занесенного меча.
«А! — понял он. — Я еще там. И уже здесь. Временные потоки…»
Он ощущал себя одновременно в нескольких местах и выглядело это так, как будто бы на одну картинку наплывала другая, третья, они были прозрачны и автономны, то есть в каждой он существовал совершенно независимо. Но!.. Сконцентрировавшись, он мог по желанию остановить, замедлить или ускорить действие в любой из картинок, как режиссер на монтаже.
«Наконец-то я снова нащупал их!..» Его не удивило это мысленное «снова» и «наконец», в этот прозрачный миг он знал все, на чем останавливалась его мысль.
Несмотря на стремительность движения меча Скарта, он мог любоваться им из другой «картинки», в данном случае из лилового тумана Лилгвы, совершенно спокойно в течение «долгих мгновений», выбирая, в какую сторону и как ему лучше уйти от этого удара.
Можно было даже просто помечтать о чем-нибудь, но лучше этого не делать, когда на тебя, преодолевая сопротивление пространства, движется стальной клинок. Время капризная категория, поскольку не существует («во всяком случае, вне представления, в чистом виде, хотя в таком случае можно договориться до того, что в чистом виде не существует ничего, что и есть на самом деле…» — это он размышлял в другой картинке), а иллюзия зависит слишком от многих факторов и мельчайших обстоятельств, уследить за которыми невозможно. К тому же эту ситуацию надо было уже разрешать, он это ясно видел, так же как и то, что состояние прозрачности неумолимо истекает. И истечет, как только он выберет реальность одной из картинок…
Фома стремительно откатился в сторону, но не учел того, что еще не слишком ловок в «монтаже» реальностей. Меч Скарта рванул по руке, распоров наплечник и разрубив раструб перчатки, и снова вошел в землю на аршин.
Стадион ахнул и снова замер, когда Фома, вскочив, подхватил свой меч. Тишина над ристалищем зазвенела, как натянутая струна. Это было дикое, но совершенно ненасытное зрелище: безголовый монстр, в этом уже не сомневался никто, преследовал рыцаря, пока еще с головой, но самого его по всем понятиям давно не должно было быть на этом свете. Да его и не было, они все это видели: тело после удара Скарта как куль пролетело несколько метров!..
Возможно именно поэтому король не останавливал поединок. И не остановит, понял Фома. Зачем ему два чудовища? Пусть останется хотя бы одно, с одним легче разобраться. Еще лучше, если они пожрут друг друга…
Посмотрим!.. Свидание с Лилгвой странно освежило его, словно из застенчивого жениха сделало мужем, полным сил и амбиций. Хоть за это спасибо царице Ночи!..
Он нанес несколько ударов и на трибунах поняли, что может быть всё только начинается и их ждет самое интересное! Так оно и было…
Толпа загипнотизировано наблюдала за шквалом ударов, которые противники обрушили друг на друга, теперь с ней можно было делать все, что угодно, даже заставить аплодировать в ритме схватки, как это делают спортсмены на стадионах. Но сейчас вокруг арены была полная тишина, только скрежет и гул металла оглашал окрестности…
Время шло; оно снова появилось, но его не замечали ни поглощенные зрелищем зрители, ни сами противники. Сгибаясь под тяжестью ударов, Фома отвечал не менее яростно и весомо и даже на какое-то время перестал отступать, выдерживая натиск Скарта, тесня его. Но это было действительно чудовище, машина для убийств, как предупреждал Сати (об этом он тоже вспомнил!), и через четверть часа безжалостной, неистовой рубки, Фома понял, что в таком темпе долго ему не продержаться.
Напор Скарта возрастал. Нарастала (это было самое странное и страшное!) и точность его ударов, что при ужасающей их силе делало исход поединка очевидным. Пока только для него…
Что происходит?.. Он не понимал, как Скарт считывает ситуацию без головы?! Ни зрения, ни слуха, ни обоняния даже, чем он вычисляет Фому и порхающего Ирокеза? Не спинным же мозгом?..
Не может быть! — вдруг прошила его догадка.
Свидание с Лилгвой освежило не только тело, но и основательно прочистило мозги!..
- Жрать! — выдохнул он, еще не веря
