руке. Стекло пошло трещинками, и коньяк вылился на генерала, обсыпав его осколками бутылки.
— Что за бездна?.. — проворчал Алан, привстав на диване.
Пока он соображал, его бар затрещал. Бутылки полопались, и из них потекли разноцветные струи спиртного. Воздух стал каким-то другим. Нет, не то чтобы в нем теперь пахло мегакоктейлем из всех напитков ада, а другим… В окончательных непонятках генерал сел на лежанке и сдвинул брови. Но всепоглощающая усталость, марево из испытанных чувств, пересилило все остальные желание. Да и по здравому рассудку, чего ему было рыпаться теперь?..
Алан возлег обратно, сетуя только на то, что пить стало нечего. Прошло неопределенное количество времени, когда он уловил, что он тихо покашливает, чувствуя в горле дискомфорт. Внутри стало очень неприятно. Алан вынужден был подняться, потому ему не доставало воздуха.
— Черт, еще задохнуться тут не хватало, — буркнул он, недовольный.
Он сидел долго и упорно, просто стараясь дышать. Отключаться из-за такого расклада уж никак не входило в его планы, в которых, по сути, было отныне все расписано.
Мелькнул почти час, и генерал гордыни начал привыкать к новой атмосфере, однако в горле все еще першило, когда он заметил, что под его дверь с щекотанием лезет что-то мелкое. Толстенькая мокрица наконец протиснула свое вибрирующее тельце в покои генерала. Она нагло подползла к дивану и, взобравшись по ноге Алана, уселась на его колене. Едва она хотела что-то пропищать, как оказалась раздавленной мощным хлопком его ладони. Алан без брезгливости вытер руку о кожаные штаны.
Сообщение! Да пошли вы все.
В этой комнате голос прекрасной Дианы остался неуслышанным.
Алан недовольно положил руки под шею, размышляя, какому идиоту он понадобился в такой момент и почему нельзя было зайти так и сказать, что ему пора на расправу к Самуилу. В победе Князя он все еще не сомневался, как не сомневаются в доказанной равнобедренности треугольника.
Глаза Алана заметили, что в комнате что-то двигается. Ему уже добрый час казалось, что кто-то тут шалит, но он списывал это на идиотизм окружающего мира. Теперь воздух явно шевельнулся, он это видел. Генерал прочувствовал, что он не один. Его корпус выдвинулся вперед.
— Кто здесь? — резко спросил он. Но никто не отозвался. Алан было решил, что допился до чертиков и пришла наконец белая горячка, но тут шевеление повторилось. Ноздрей коснулся запах женских духов. Причем очень странный. Алан назвал бы его не иначе как обжигающая роза. В аду таких он не вдыхал.
Генерал вскочил с места и развел руки, намереваясь не дать невидимке уйти, но поймать женщину и прижать к стене. Он и сам не понял, почему им овладело это желание, видимо, страсти сегодняшнего дня были слишком насыщены для одной в поле души.
— Выйди, — приказал он грубо.
На вызов была обязанность отвечать. Мгновение и в воздухе показалось длинное платье, но, не успев прорисоваться, силой воли исчезло снова. Аромат духов усилился, опьяняя своей яркостью. Алан рванул к неясной фигуре, ощущая близость живого тела. Ему показалось, что он почти схватил ее за руку, но силуэт резво переместился в другое место и через миг вихрем полетел прочь, едва прихлопнув дверью и так не показав своего лица.
Алан, взбудораженный, хотел броситься за ней, заставить появиться и, нет, не обидеть, но сделать так, чтобы она рассказала, кто такая и откуда взялась. Но тут у самой двери он увидел, как что-то упало, звякнув о камни пола.
Генерал гордыни подошел и, нагнувшись, поднял маленький кулончик на тонкой золотой цепочке. В его руке оказалось крошечное рубиновое сердечко.
Он ничего не понял. Но украшение ошеломило его и рассказало больше, чем возможные ответы на все вопросы. Алан поднес кулон к глазам и, обняв пальцами, прижал его к своему подкольчужнику, не находя, куда спрятать.
На архангельской скале царило безмолвие. Михаил лежал в окружении братьев. Агнесс нежно гладила его волосы и смотрела в глаза. Слова были больше не нужны. Даже слишком много было сказано. А они просто хотели быть вместе. Он просто желал причастности близких.
Михаил глядел то на Агнесс, то на лица братьев. То его веки утомленно закрывались и он отдыхал, сберегая силы. Его сердце мерно билось, состояние стабилизировалось. Лишь иногда, как мелкая дрожь, грудь теребил беззвучный кашель.
Рафаил вернулся из ада, принеся логичные для всех вести: Самуил его послал. Агнесс промолчала, узнав о выдумке Михаила. Теперь архангел лекарей дежурил около старшего брата, ловя любое изменение его самочувствия. Пускай Михаилу оставалась лишь короткая жизнь смертного, неизвестно, часы или дни, но Ральф хотел, чтобы брат состарился рядом с ними.
Агнесс чувствовала, как ее сердце бьется рядом с сердцем Михаила. Они были снова вместе и близкие, как обрученные друг с другом. В его груди было еще столько всего, чтобы передать ей, и Агнесс слушала складывающиеся в его душе стихи. Как и архангелы, чудилось, тоже слышали эти прикровенные фразы.
За жизнь я бьюсь и умираю,
Последним вздохом на губах
Свою победу посвящаю
Тому, Кто смог развеять страх.
Кто сердце собственное вынул
И на алтарь его принес,
Кто мир погрязший не покинул
И сжалился сиротских слез.
О да, теперь я угасаю,
Такой был яркою свечей
И в миг последний умоляю:
Храни восточной их звездой.
Я за людей отдал все силы,
Отдал их тем, кого люблю.
Объятьем рук Иеремила
Тебя молю, Тебя прошу:
Прости меня, не прав я коли.
Один Безгрешен, Совершен,
Не угасишь моей Ты боли:
Я выбрал своей последний день.
Ты умер и воскрес,
Как Солнце.
А я умру — настанет ночь.
Струится кровь из ребер молча,
Не в силах Рафаил помочь.
Я жертву приношу для мира,
Как сделал это Ты тогда.
Одной любовью Уриила
Спасаю смертные тела.
Они ведь Тела Твоего частицы,
Они есть Ты, и Ты — они.
Как больно и тоскливо мне…
От жизни вечной отказаться,
Предав себя кромешной тьме.
Не видеть света и печали,
Не зреть ни лета, ни зимы,
Не слышать Гавриила песни,
Не знать, что без меня они.
Мне тяжело, хотя архангел,
Верней, теперь уже им был.
Твоею силой напоен,
Сраженный в бое павший ангел,
Ее слезами умилен.
Как не хотел я быть когда ли
Причиной слез ее. Сейчас
Она рыдает безутешно:
Разбилось сердце, как алмаз.
Я счастлив видеть братьев рядом,
Молитвы, подвиги их рук,
Иегудиила, Салфиила,
Варахиила сердца стук.
И счастлив я познать до смерти:
Открыла в жизни у себя
Свою потаенную дверцу,
