зашипел Кристоф, все еще стараясь спрятать беспокойство за маской бесстрашия и уверенности. — Пусти. Последний раз я видел Далина месяц назад, в Эль-Кейле. На Большом Кри, знаешь? Он собирался в сторону Жирванского архипелага. Но кто ж его…
Сшейдов же хвост! Большой и Малый Кри, Жирванский архипелаг, Дюмоновы острова — я слышала эти названия много раз, видела неровные, тщательно выведенные кусочки суши на картах в школе или в конторах чиновников. Кивала в ответ на рассказы о штормах, прошедших в тамошних местах, иногда удивлялась, если вспоминали о диковинных вещах оттуда. Но до сих пор названия оставались названиями. Я слабо представляла, как старая посудина, называемая кораблем, преодолевает громадное, опасное море и оказывается в далеком порту.
— И я могу тебе верить?
— А я тебе? — задал встречный вопрос Кристоф. — Сейчас-то любую чушь нагородишь, а потом за решетку бросишь. Или прибьешь. У вашей братии такое бывает.
— А ты, вижу, с нашей братией хорошо знаком?
— Боги уберегли, — мрачно хмыкнул Рентье. — Так что, господин дознаватель? Отпустишь? Уговор есть уговор.
— Уговор нарушать я не собираюсь. Только вот и ты мог чуши любой нагородить. Пока не проверю слова, посидишь под арестом.
— Да ты…
— Или припомню, что собирался Кеннета убить и Эри увезти.
— Да кому она нужна? Пальцем вашу Эри никто не трогал — первая орать начала ни с того ни с сего. Снадобье ей какое-нибудь нужно, Сорель, чтоб не мерещилось всякое.
— Зачем ты ее позвал?
— Далин устал ждать. Велел с Кеннетом разобраться и хоть что-нибудь с девчонки поиметь. Мне самому она сто лет не сдалась.
— Но ты, как верный пес, послушался?
Кристоф, до этого момента, смотревший Реджису в глаза, отвернулся.
— Хотел отплатить по старым долгам — я ему обязан. Чем — не твое дело. Теперь точно собственной шкурой. Дай хоть время из порта уйти, а?
По опущенному взгляду и просящему тону стало ясно, что Рентье готов на что угодно, лишь бы спастись и не угодить в лапы неизвестного Далина, который оказался гораздо могущественнее, чем я представляла. Он точно не был мелким контрабандистом, разборки с которым никогда бы не заинтересовали королевскую полицию. Я бы хотела узнать больше, но Реджис отвлекся от допроса и проговорил:
— Госпожа Сорель, уведите и успокойте Эри. Ее помощь больше не нужна, — и выразительнее добавил: — Прямо сейчас.
Значит, все, что может произойти дальше, не для моих ушей.
— Идем-идем, — проговорила я, разворачивая Эри к двери. За нами последовал Алер Дами, которому Реджис велел проводить.
После душной комнатушки от ночного воздуха закружилась голова. Я вдруг ощутила ужасную усталость и подумала, что до таверны тащиться целую вечность. Захотелось сесть прямо здесь, на старом крыльце, прислониться к стене и уснуть. Спокойно, ведь все закончилось.
— Госпожа Сорель, я, кажется, все испортила, — тихо заговорила Эри, когда мы минули хлипкие ворота и медленно побрели вдоль «каракатицы». — Господин дознаватель велел с ними подольше поговорить, разузнать все. А я испугалась, когда второй — ну, которого он Томом называл, он еще меня в первый раз встретил — шаг сделал. Перед этим капитан Рентье нехорошо так пошутил, мол, погода хорошая, «Аванти» быстро дойдет до островов, а каюта свободная найдется. Ну я и закричала, и амулеты, как научили, раскидала, а потом…
Она умолкла и взялась за мой локоть.
— Я очень глупая, да? И сделать ничего как следует не могу… Все так думают, не спорьте. Особенно господин Анри. Но, честно слово, госпожа, я изо всех сил старалась, с силами собралась. Господин Дами, вы верите?
Он кивнул.
— Надеюсь, теперь с Кеннетом ничего не случится, — вздохнула Эри. — А с наследством, как вы, разберусь как-нибудь. Только без господина Анри, хорошо? Не просите его помочь. Я сама — к Равьену старшему пойду, в магистрат, если нужно. И можно выходной завтра? Умираю, как спать хочется, еле на ногах стою…
«Каракатица» с ее хмельным шумом и криками осталась позади. Мы трое медленно шли в сторону веселого квартала и, если чуточку поторопимся, вернемся в таверну к полуночи. Может, по пути еще застанем выступление глотателей огня. Если нет, вернемся завтра. Теперь-то можно надеяться хотя бы на пару свободных спокойных вечеров и прогулки, чтоб просто скоротать время.
* * *
Мне всегда казалось, что время на побережье течет по-другому. Свежие утренние часы быстро сменяются жаркими полуденными, а те тянутся будто бы дольше. После, когда солнце начинает клониться к горизонту, время ненадолго приостанавливается — дает полюбовать на залитое теплым оранжевым светом небо и темнеющее море. И снова ускоряется, стремительно погружая в сумерки. В северных провинциях не так. В столичной Эр-де-Лоранс день однообразен — может, из-за пасмурной погоды, которая случается чаще всего?
С прибытия в Леайт прошло несколько месяцев, но только недавно я начала наслаждаться сменой дня и ночи как в детстве; замечать, насколько это красиво. Больше не проводила долгие часы над столом с компонентами, не покидала аптекарской лавки в вечернем синеватом мареве.
В хорошую погоду море перед закатом затихало. Но на узком пляже, протянувшемся до отвесной скалы, выступающей в море, смотреть на которую в полдень невыносимо, не приложив к глазам ладонь, не было ни души. Приезжих из Леайта морем не удивить — они не задерживались. Ближайшая деревня далековато, а путников, решивших заночевать на берегу не нашлось. Сшейд меня дернул поддаться на уговоры и все-таки сбросить обувь. Ходить по песку в туфлях то еще удовольствие, хотя, чую, его придется вытряхивать даже из волос. Наверное, до таверны след протянется.
— Поверить не могу, что согласилась, — я осторожно ступила на сырую полосу от только что отступившей воды. И тихонько вскрикнула, когда ступни защекотали мелкие песчинки, принесенные следующей волной.
— Цела? — усмехнулся Реджис, в которого я тут же вцепилась.
— Посмотрим.
Подобрала намокший по краю подол и медленно пошла вперед.
— Не такое море и страшное, правда?
Ноги быстро привыкли к теплой воде. Песок не лип коже, не был полон мусора и не мешал двигаться. Он оказался таким плотным, что надумай я побежать по берегу, как в детстве, не увязла бы. Как если бы все вернулось на много лет назад — стоит оглянуться, и я бы увидела маму, сидящую в сторонке, в легком платье, с длинными, наспех сплетенными в косы, влажными волосами, услышала бы ее голос, напевающий песню о моряке, что обещал своей возлюбленной вернуться. Она всегда ее пела — одну и ту же. Медленно, негромко, часто не попадая в мотив и неизменно глядя на горизонт. А я, еще
